Онлайн книга «Мадам»
|
— Я уже сказал: на польском. — Мне казалось, что ты мечтаешь о карьере и мировой славе… — я почувствовал привкус разочарования в ее голосе. — При чем здесь язык?! Если то, что я напишу, будет действительно чем-то выдающимся, то раньше или позже все равно выйдет в открытое море. — Это вопрос: выйдет или не выйдет, — язвительно заметила она. — А если… позже, а не раньше. Позже. Возможно, даже слишком поздно? — Что вы этим хотите сказать? — Да ничего особенного. Только прежде, чем твое произведение, как ты красиво выразился, «выйдет в открытое море», оно должно сначала выйти на языке оригинала, то есть здесь найти издателя, а затем его необходимо… перевести. Довольно долгая дорога. — А если бы я сразу писал по-французски… — Помнишь, что однажды на уроке, — прервала она меня на полуслове, — сказал твой приятель? — Рожек? — хмыкнул я. — Он разное говорил. Я в основном помню то, что он написал в сочинении об Антеке из новеллы Пруса. — Что же это за афоризм такой? — Рекомендация воздерживаться от слишком тяжелой работы. — Я имею в виду то, что он сказал, когда сильно разозлился. Что единственным писателем польского происхождения, который известен и публикуется по всему миру, является автор «Лорда Джима», который писал не на польском, а на английском языке. Знаешь, сколько ему было лет, когда он уехал из Польши? — Точно не знаю. Десять? — Столько же, сколько тебе… На год меньше. И английского он не знал. — Вы читали «Победу»? — Нет… «Victoire»? Non, — она едва заметно улыбнулась, как бы своим мыслям. — Жаль. Почитайте. — Сделаю это безотлагательно, как только… — она не закончила. — Как только что? — подхватил я. — Как только вернусь домой, — она сделала «большие глаза» и насмешливо улыбнулась. Мы подходили к улице, за которой находился такой знакомый мне квартал. Снова шли молча. «Что она замышляет? — лихорадочно соображал я. — Что собирается делать? Зачем эти расспросы? Еще никогда она так со мной не разговаривала! Серьезно — несмотря на иронию. — Что будет? Что теперь будет? И — как это случится?» — Насколько я помню, — она нарушила наконец молчание, — ты в том вашем спектакле, за который вы получили первое место, читал отрывок из «Конца игры». Я не ошибаюсь? — Да, конечно. Но откуда вы знаете? — (Она опять сбила меня с толку.) — Насколько я помню, вы спектакль не смотрели. — Не только ты все знаешь, — она многозначительно взглянула на меня. — Мне тоже… кое-что известно, — она лукаво улыбнулась. — Хотя как раз в этом случае все очень просто: мой заместитель, завуч, пан… ну! — она слегка передернула плечами, делая вид, что забыла его фамилию, — ну, как вы его там зовете? — Солитер. — Voilà! Так вот, пан С. показал мне твой сценарий. — А, так это ваши интриги! — ехидно рассмеялся я. — Вы приказали запретить спектакль! Ну и ну, много нового пришлось мне узнать. — Я? — весело воскликнула она. — Я не имею с этим ничего общего! — Ничего общего? Ведь вы сказали: он показал вам сценарий… — И что из этого следует? — Он мог это сделать только для того, чтобы вы приняли решение. — Я и приняла решение. Положительное. — Почему же мне «шлагбаум» поставили? — Он начал меня убеждать, что сценарий слишком мрачный… недостаточно патриотичный… и вообще… как-то отдает… «пораженческими настроениями»! — Что же вы на это? — «Если вы так считаете, — ответила я ему спокойно, — то вы и запрещайте». — То есть вы перестраховались, — констатировал я. Возможно. Хотя, с другой стороны, иногда лучше уступить, особенно по незначительному вопросу, чтобы потом добиться чего-нибудь намного более важного. — Чего же, интересно? — с вызовом спросил я. — Сотрудничества и понимания, — ответила она с каменным лицом. — Не говоря уже о том, — она жестко посмотрела мне прямо в глаза, — чтобы выручить тебя из беды, в которую ты попал из-за своего «максимализма», а проще говоря, глупости, сцепившись с преподавательницей биологии. — Она меня оскорбляла! — вскипел я и добавил льстиво: — И над вами… посмеивалась… — Ну, тогда мой отважный рыцарь вынужден был вступиться за мою честь! — Такой уж у него обет! — и я мысленно запахнул свой широкий плащ. — Значит, ты невнимательно читал «Ланселота»! — Да, правда, — подхватил я. — Мне хотелось прочесть его с вами. — Ну, хорошо, но я хотела бы поговорить не об этом. Меня больше интересует, помнишь ли ты эту пьесу? — «Конец игры»? Более или менее. — Ты читал ее в оригинале? — Нет, в переводе. — Жаль… — Что же в этом плохого? — То, что ты ее не знаешь, даже если наизусть помнишь. — Ну, это, мне кажется, преувеличение. Неужели настолько плохой перевод? — Pour en dire le moins [247] . — Так в чем же там дело? — Интересно, помнишь ты какую-нибудь реплику… из единственной в этой пьесе женской роли? — Нелл? — Браво! Имя ты помнишь! А несколько фраз? Я напряг свою обезьянью память, но ни одного слова не смог из нее выдавить. С минуту мы молчали. — Я так и думала, — отозвалась она, прерывая затянувшуюся паузу. — Конечно! Кто будет помнить, что там бормочет себе под нос женщина, тем более старая и больная! Но ты, разумеется, помнишь, что говорят мужчины, не правда ли? — А Федра? — Всем известно, что это «мужчина», — насмешливо бросила она в ответ. — «Хочет невозможного». Как твоя зодиакальная Дева, — она взглянула на меня. — Зато Нелл — женщина. Не условно. Безусловно. Наконец у меня что-то прорезалось в памяти: — «Ну, что, старушка? Хочешь, наверное?». Насмешка на ее лице сменилась состраданием. — Неправильно? — спросил я. — Правильно. Конечно, правильно, — произнесла она с откровенной иронией. — И это все. Да? — Это, кажется, ее первая реплика, — начал я объяснять. — Поэтому я и запомнил. К тому же она смешная. — Rien n'est plus drdle que le malheur… [248] — медленно сказала она, глядя мне прямо в глаза, будто именно меня имела в виду. |