Онлайн книга «Сто осколков одного чувства. Эротические этюды №№1-52»
|
Потому как он дыханьем согрет. И собака, всем дождям вопреки, На веревочке собачьей тоски Ждет хозяина из города N, А по радио поет Джо Дассен. А вдали мерцает микрорайон, Тлеют орденские планки окон, Ну а тут полно воды натекло, И собака-сирота, как назло. Пассажиры соболезнуют псу. Он, бедняга, заблудился в лесу. Из капроновых и хлопковых ног Заблудился и совсем занемог. Пассажиры соболезнуют псу. Он, бедняга, заблудился в лесу Из капроновых и хлопковых ног Заблудился и совсем занемог. Пассажиры замерзают в пальто И собаку уважают за то, Что собака не умеет предать, А умеет только верить и ждать. И собака не откроет свой секрет, Что хозяина и не было, и нет, Просто хочется быть чьей-то, когда С неба падает на землю вода... Она: Твои песни – как ты. Чем меньше я их понимаю, тем больше люблю. Он: А я – наоборот. Она: Что наоборот? Он: Чем больше узнаю тебя, тем больше люблю. Она: И много ты узнал? Он: Много. Она: Хочешь еще капельку? Он: Ой. Мне уже страшно. Как ты мы раньше обходились без роковых тайн. Она: А теперь не обойдемся. Он: (посуровев) Выкладывай. Или нет. Дай я сам попробую угадать. Она: Пробуй. Он: У тебя кто-то есть? Она: Да. Он молча откладывает гитару и лезет в холодильник за водкой. Наливает рюмку. Он: Давно? Она: Около месяца. Он: И кто же это? Она: Еще не знаю. Он: То есть? Она: То и есть. Не знаю. Он: Ты думаешь, сейчас подходящее время для шуток? Кто он?! (кричит) Она (кричит в ответ): Не ори на меня! Он смахивает со стола рюмку и облокачивается двумя руками, закрыв голову. Он: (тихо) Выключи камеру. Она: Наверное, он похож на тебя. И будет писать песни, когда вырастет... (Он поднимает голову и смотрит на нее) Она: Через много лет, когда мы будем совсем старые, он купит камеру и пойдет на Горбушку, чтобы спросить у первой попавшейся девицы (ее голос дрожит), хорошо ли ей на белом свете. И я уже завидую этой девочке. Он: (вставая и медленно подходя) И он – такой же уродливый, как я... Она: Он такой же красивый, как ты. И у него будет получаться все, за что он берется. Он (подсаживаясь и поднимая ее на руки) Вот только клей для обоев он будет делать плохой. Она: Плохой – не то слово. (плачет) Просто хуевый клей. Он: (кружась с ней на руках) Зато мама у него будет самая лучшая на свете. Она: А отец – ревнивый сукин сын. Да отпусти ты, больно же. Сейчас закричу. Он: Кричи! (сжимает крепче) Она: Подожди... Отпусти меня... Он: Ни-ко-гда! Она: Я уже три дня собиралась тебе сказать... И никак не решалась. Он: Можно было не говорить. Я бы догадался по глазам. Она: Я не об этом. Он: Не о чем? (продолжает кружить ее на руках) Она: Три дня назад тебе звонили из Харькова. Он: Папа? Ты ему рассказала новость? Она: Нет. Не папа. Его друг. Он сказал очень страшную вещь. Твой папа болен. Он: (переставая кружиться, но не опуская Ее) Что? Она: Твой папа болен. У него рак. Ему сделали операцию, но это не помогло. Он молча опускает Ее вниз. Глупо, непонимающе, смотрит в камеру. Он: Что? Я ничего не понимаю. Она: Твой папа болен. Все очень плохо. Он зовет тебя к себе. Он: Выключи камеру. Камера гаснет. Камера мечется по больничным стенам. Невнятная суета, казенные светильники. Мы видим Ее руку, которая изо всех сил сжимает ребро каталки. Камера как будто прикипает к этой руке и не может оторваться. А потом руку куда-то везут, и камера ее теряет. Камера снимает экран, висящий на стене. На экране идет любительский (на 24-мм. кинопленке) фильм о природе. Аккуратно склеенные эпизоды показывают разные пейзажи, от обыденных до экзотических. Голоса героев звучат за кадром. Слышен тихий стрекот кинопроектора. Разговор идет тихо, почти шепотом. Он: А вот тут мы были вместе. Видишь стаи гигантских птиц? Она: Отсюда они не кажутся такими большими. Он: Будь ты с нами – показались бы. Пока сидят – еще ничего. А как поднимутся в воздух по тревоге... Как будто на аэродроме оказался. И помет летит, как настоящие бомбы. Она: Смешно, наверное?... Он: Ага. Усраться можно от смеха. Особенно когда попадут. И лодка вся в говне. Она: Папа тоже все время ругался? Он: Нет. Он вообще слишком правильно говорил для этой гребаной страны. Она: Ты, когда не ругаешься, тоже правильно говоришь. Он: Поэтому и матерюсь через слово. А он так и не научился. Она: А это что? На экране – детская возня на фоне заснеженных сопок. Он: А это – я... Она: Странное чувство. Как будто я смотрю на собственного ребенка... Он: А это – он. Она: С бородой? Он: Ага. Тогда это было модно. Все читали Хемингуэя, а он был бородатый. Она: Я тоже читала Хемингуэя. Он: И как? Она: Рассказ про женщину и кошку меня просто наизнанку вывернул. А остальное – так себе. Книги для мальчиков. Он: На Камчатке их читали и девочки. Которые хотели быть похожи на мальчиков. Она: Странно. Он: Что? Она: Мы как будто смотрим на мир его глазами. Он: Не как будто, а так и есть. И... Знаешь... Она: Что? Он: Мне всегда было странно то, как он смотрел на мир. А теперь как будто его часть переселилась в меня – и мне стали не нужны эти пленки, чтобы видеть, как он. Она: В его мире совсем нет людей. |