Онлайн книга «Удивительная жизнь Эрнесто Че»
Служебная квартира Йозефа находилась в правом крыле здания, на втором этаже, и была такой просторной, что мог бы позавидовать сам министр здравоохранения. Из окон гостиной открывался вид на окрестные леса, прекрасные под лунным светом. Он часто видел на лужайке у опушки оленей и кабанов, но этим ветреным вечером даже кролики остались в норах и не выбежали порезвиться на заснеженном склоне холма. Йозеф не знал, какому болвану пришла в голову мысль построить здесь санаторий: микроклимат был нездоровым, холодным и влажным, зимой и летом туман не рассеивался по многу дней. Впрочем, выбирай чехи только идеальные места, в стране не было бы ни одного санатория. Йозеф не понимал, почему министерство до сих пор никак не отреагировало на случившееся, и решил снова позвонить в прагу и выяснить, что будет с другими пациентами. – Хоть бы этот Рамон поскорее поправился и исчез! – бросил он в сердцах Терезе и Хелене, которые читали, уютно устроившись на диванчике. – Надеюсь, тогда мы снова заживем как нормальные люди. Мне стоило такого труда заполучить рабочих, а Сурек их прогнал. Раньше будущего года работу продолжить не удастся, придется мириться с неудобствами. Йозеф выбрал пластинку, осторожно опустил рычаг, раздалось легкое потрескивание. Хелена вздохнула. Йозеф сел в кресло, достал пачку «Спарты», закурил и закрыл глаза, чтобы насладиться «Последним бокалом» [123] : Я влюбился юнцом и люблю ее, Никогда мне ее не забыть. Ею пьян я, о ней я тоскую. Она знает, чем мне досадить [124] . В дверь постучали. Тереза открыла, и они увидели улыбающегося Рамона, за его спиной топтался телохранитель. – Добрый вечер, доктор, не тревожьтесь, со мной все в порядке. Я услышал этот голос и был потрясен – не представляете насколько. Мне показалось, что я схожу с ума или у меня галлюцинация. Вы знаете Гарделя? – К несчастью, он питает к нему страсть, – ответила за отца Хелена. – Вы не любите Гарделя? – По-моему, он устарел. – Только не Гардель, он гений. – Ну что, съела? – торжествующе воскликнул Йозеф. – Не хотите присоединиться к нам? – С удовольствием, доктор… Vete a acostar [125] , – сказал он, обращаясь к телохранителю. Рамон захлопнул дверь и не без труда дошел до дивана. – У вас усталый вид, – заметила Тереза. – Мне лучше, температура спала, но я совершенно выдохся. – Ничего страшного, – успокоил своего пациента Йозеф, – вам просто необходим отдых. – Я больше не могу лежать! – пожаловался Рамон, не сводя глаз с пачки сигарет. – И речи быть не может, – покачал головой Йозеф. – Я так хочу курить, что едва дышу. – Ничего подобного, все дело в астме, и вам это известно не хуже моего. Йозеф убрал пластинку в конверт, Рамон с трудом поднялся, но не позволил Терезе помочь, подошел к этажерке и начал просматривать названия: – Невероятно, у вас полное собрание его песен. – Увы, кое-что я так и не смог найти. – О… «Я пью и приглашаю», мама обожала Гарделя и фильм «Свет Буэнос-Айреса»; когда я был подростком, мы два раза ходили его смотреть. Рамон протянул пластинку Йозефу, и тот поставил ее на проигрыватель. – Спасибо… У меня не слишком хороший слух, но Гардель – это святое, его я ни с кем не спутаю. Зазвучал аккордеон, Рамон опустился в кресло и начал беззвучно повторять за певцом: Мой черед угощать, парень, поднимем стаканы, Я пью и предлагаю, глотни и ты, Потому что сегодня мне необходимо убить воспоминания. Одинокий, вдали от дома, Я хочу выплакаться на твоей груди. Выпей со мной, и, если мой голос дрожит Время от времени, пока я пою, Я плачу не из-за нее, а потому, что она меня обманула, Я знаю, что мужчина не должен плакать. Когда отзвучали последние аккорды, он несколько мгновений молчал, погруженный в свои мысли. – …Старые воспоминания, – произнес он наконец. – Я совсем не меланхолик и никогда не думаю о прошлом, но помню, как горевала мама, узнав о смерти Гарделя, мне тогда было то ли семь, то ли восемь. Больше я родителей плачущими не видел. А ведь отец и Гардель поссорились, кажется, даже подрались однажды, но это случилось прежде, чем Карлито прославился. Всем нам тогда показалось, что жизнь остановилась. – Благодаря Гарделю танго распространилось по всему миру, – сказал Йозеф. – Для аргентинцев Гардель был живым богом. Каждый оплакивал его как близкого друга или брата. На похороны в Буэнос-Айресе пришло больше миллиона человек, все выглядели потрясенными. Это случилось тридцать лет назад, но я помню все до мельчайших деталей. – Понимаю… – тихо сказал Йозеф, не сводя глаз с Рамона. Передовая наука в целом и новые лекарства, произведенные в империалистических лабораториях, в частности помогли спасти Рамона. Йозефу пришлось экспериментировать, комбинировать препараты, давать пациенту максимальные дозы. Через девять дней после приезда в санаторий Рамон почти поправился – благодаря таланту Йозефа, собственному организму и… кухарке Марте. Она никогда не училась кулинарному искусству (и даже не знала, что такое гастрономия) и едва умела читать и считать, но ничего не читала, да и считать ей было нечего. Она долго работала в министерстве по делам ветеранов и со временем стала незаменимой помощницей Йозефа в санатории. В первый день Марта приготовила для больного свое фирменное пюре с луком, и все обратили внимание, что Рамон открыл глаза на запах. Накормить его могла только Хелена – Терезу и Лею он отвергал. – Ну давайте, еще чуть-чуть, ради меня! Она уговаривала его как маленького, он делал над собой усилие, но хотел, чтобы Хелена дула на пюре. Как только противомалярийные лекарства начали действовать и Рамон смог сидеть в подушках, марта стала кормить его своими знаменитыми кнелями размером с апельсин: секрет потрясающего вкуса заключался в том, что хлеб для фарша пропитывался белым вином. Йозеф сердился – он говорил, что это неподходящее блюдо для тяжелобольного человека. – У маляриков всегда снижен аппетит. Рамон не захотел есть лежа, встал, сам отодвинул стул и сел за стол. – Какое счастье видеть его таким, – произнес Сурек с благодарной улыбкой. Они стояли вокруг Рамона, благоговея, как придворные перед королем. Хелена подала ему тарелку, он разрезал котлету вилкой и съел ее вместе с пюре. |