Онлайн книга «Ведьмаки и колдовки»
|
Себастьян, не пытаясь раздражения скрыть — пыльца еще действовала, мешая вернуть контроль над телом, — потянул за поясок. В платье было тесно, неудобно, и вид идиотский. — Жениться, — это страшное слово Евдокия произнесла с улыбочкой, более на оскал похожей. — На вас, что ли? — На мне не надо. Платье не снималось. Себастьян дергал растреклятые юбки, с трудом сдерживая ярость. Но она пробивалась острыми когтями, и чешуей, и хвост, почему-то оставшийся тонким, с кисточкой-пуховкой, отчаянно стучал по половицам. — Я как-нибудь переживу этот страшный позор… а вот бедные девушки… — Евдокия выразительно замолчала, устремив очи к потолку. Себастьян тоже посмотрел на всякий случай. Потолок был обыкновенным, в виньетках и цветах, правда, белили его давненько, и оттого потолок успел уже пойти пятнами. — И как предлагаете мне на них жениться? — Платье все же поддалось, и, стянув его через голову, Себастьян скомкал розовую, бабочками расшитую ткань. — Одновременно? Евдокия задумалась. А живое воображение Себастьяна нарисовало свадьбу с одиннадцатью невестами… ладно, минус колдовка, всего-то десять… — Одновременно не получится. Даже в каганате лишь четыре жены позволено иметь. Поэтому придется в порядке живой очереди. Женились. Пожили год. Развелись. Думаю, его величество отнесутся с пониманием… — Вы издеваетесь. — Следом за платьем отправилась и нижняя рубашка, а за нею — шелковые чулочки с подвязками. Себастьян с преогромным удовольствием избавился бы и от панталон с кружевами, но тогда бы вид его был вовсе неподобающим. — Я? Как можно! Мне казалось, это вы издеваетесь, и не только надо мной… — Когда это я над вами издевался? Панталоны сползали, и Себастьяну приходилось придерживать их руками… Отвечать Евдокия не стала, но и от двери не отошла. — Итак, у вас, пан Себастьян, имеется выбор. Или вы все-таки рассказываете, что здесь происходит, стараясь при этом быть убедительным. Или я зову сюда панну Клементину… — Послушай…те, панночка Евдокия. — В кружевных панталонах было непросто выдерживать подобающую случаю серьезность. — Ваше любопытство… неуместно. Вы и вправду лезете в дела, которые вас совершенно не касаются… Слушает. Смотрит. И выражение лица упрямое. Понимает. Лезет и будет лезть, пока не влезет по самую свою макушку… и вот что остается делать бедному актору? …тем более связанному клятвой крови? — Кстати, врать не советую. — Евдокия вытащила кулончик, крутанула в пальчиках. Чтоб ее… — Евдокиюшка, — Себастьян оказался рядом с упертой девицей и, приобняв ее, взял за ручку, — вы же взрослый человек и понимаете, что не всякое любопытство уместно… давайте просто забудем, что видели друг друга… Забывать она не намеревалась и ручку попробовала высвободить, но Себастьян не позволил. Пальчики пахли свежей сдобой. И еще копченой колбасой… …откуда взяла? — А после… когда все закончится… мы с вами встретимся в приватной обстановке… обсудим проблему и, я уверен, найдем такое ее решение, которое всецело удовлетворит обе стороны… С каждым словом он наклонялся все ниже и договаривал уже на ушко, розовое такое ушко с золотой подковкой серьги. — Руки… — Что, дорогая? — Руки убери, — прошипела Евдокия, наступив на ногу. И ведь туфельки хоть домашние, но с острым каблучком. — А это уже нападение на актора… при исполнении служебных обязанностей… — мурлыкнул Себастьян, прижимая упрямую девицу к груди. — Но мы же не станем заострять на том внимание, верно? …наверное, приворотное все же подействовало… …из-за яда ли, либо же ведьмаки у его высочества были хорошие… …или просто нервы сдавать начали от обилия цветов, бабочек и атласных лент. Как бы там ни было, но купчиху он целовал со всей накопившейся злостью, невзирая на довольно-таки активное сопротивление… пожалуй, несколько увлекся. Сквозняк по спине почувствовал, но значения не придал… А потом девица вдруг всхлипнула… …и за спиной раздалось глухое рычание… правда, почти сразу стихло… сквознячок вот остался… — Вы… — стоило Евдокию отпустить, как она отскочила и первым делом губы вытерла, — вы… с-скотина! С-сволочь… — Хотите сказать, не понравилось? Она его неимоверно раздражала. Упрямством своим. И курносым вздернутым носиком. Веснушками, которые не пыталась скрывать под пудрой. Манерами. Взглядом, в котором виделось… презрение? — Только попробуйте это повторить и… — И что? — Я закричу… я… Она и вправду собиралась закричать, чего Себастьян допустить никак не мог, и, сграбастав купчиху в охапку, он повторил эксперимент… …не нравится ей. …всем нравится, а она тут… нашлась исключительная… и главное, упрямая какая, вместо того чтобы поддаться, как положено приличной женщине в горячих мужских объятиях, упирается, выгибается, разве что не шипит, и то лишь потому, что неспособна. — Будете орать? — поинтересовался Себастьян, выдыхая. — Буду. — Купчиха с силой впечатала острый каблучок в ступню, а когда Себастьян на мгновение руку разжал — все-таки больно, когда в живого человека каблуком тыкают, — вывернулась. Недалеко. До столика. До бронзового канделябра, на столике стоявшего… — Еще как буду, — сказала Евдокия. И это было последнее, что Себастьян услышал. …нет, в его жизни всякое случалось, но чтобы канделябром и по голове… за что, спрашивается? Он хотел было спросить и рот открыл, но второй удар, куда более ощутимый, вверг его в темноту. В темноте было уютно. Спокойно. Только бабочки порхали, те самые — королевские. Они подлетали к самому Себастьянову носу, стряхивая с крыльев золотистую пыльцу. И Себастьян замирал от ужаса: а вдруг да именно этот приворот сработает должным образом? И как жить? Он отмахивался от бабочек и от пыльцы, но та липла к волосам, и голова Себастьянова становилась невыносимо тяжела. — Дуся, ты что?! — сказала бабочка тоненьким голоском. И вправду — что? За что?! Ладно бы, не умел Себастьян целоваться. Так ведь он старался, весь опыт свой немалый вложил… а его канделябром. — Я — ничего. А он… |