Онлайн книга «Ведьмаки и колдовки»
|
Известно что… …распутная девка… гулящая… таким вот и ворота дегтем мажут, и окна бьют, и косы стригут, чтоб честных людей в заблуждение не вводили. Евдокия замерла. Косы стало неимоверно жаль. Единственная красота — и той лишиться… — Дуся! — Аленка, как обычно, вошла без стука. — С тобою все ладно? — Все. — Евдокия решительно за косу взялась — нет, не резать, но заплетать. — Врешь. — Вру, — призналась она, сражаясь с лентой. Вот диво, прежде-то коса сама собой плелась, руки знали работу, и сама она, привычная, скорая, успокаивала. Теперь путаются прядки, а лента выскальзывает. — Я… я, кажется… замуж выйду. Сказала и ленту выпустила. А гребень и того раньше упал. Евдокия же, разом лишившись сил, в кресло опустилась. И вправду выйдет… — За кого? — Всего ужаса новости Аленка не желала осознавать, но гребень подняла и ленту тоже и, бросив в шкатулку, другую достала — ярко-красную… …куда Евдокии такие носить? Яркое — это для девиц юных, ей же полагается… …да разве она нынешней ночью не нарушила все мыслимые и немыслимые правила, не говоря уже о законах божеских? И людских? — За Лихослава… Евдокия вытянула руку, которая позорно и мелко дрожала: — Вот. Камень в перстне налился тяжелой непроглядной чернотой. — Красота! — оценила Аленка. — Поздравляю! И ленту подобрала. — Только если вдруг передумаешь, то сразу ему не говори. — Почему? — Он обидится и колбасу носить перестанет, — резонно заметила Аленка. — Тогда мы умрем с голоду… Аргумент был весомым. Впрочем, Евдокия не передумает… наверное. — Но платье тебе я сама выберу. И остальное тоже. А то ты так и пойдешь, в суконном… Евдокия кивнула. Замуж. Она и вправду выйдет замуж… за Лихослава, который… …который что? Что она вообще о нем знает? …он ласковый и нежный. И губы у него сухие. А когда он Евдокиино имя произносит, то сердце стучит… …чуткий… …и десять лет провел на Серых землях, чтобы семье помочь… …ему деньги нужны. А Евдокия — так, приложением… и, быть может, честнее было бы с Грелем связаться, контракт подписать, чтобы он, Грель, в женины дела не лез. Она же в свою очередь и в его не полезет… и жили бы, женатыми, да каждый своей жизнью… — Глупости какие-то думаешь, — сказала Аленка и за волосы дернула. — Если бы… Деньги — это не глупость, это реальность куда более ощутимая, нежели эфемерные чувства. Да и не говорил ничего Лихослав о чувствах. Кольцо оставил, это да, но… Евдокия повернула перстень камнем внутрь. — Глупости. — Аленка не собиралась отступаться. — Знаешь, мне порой хочется тебя поколотить… деньги, деньги, деньги… ты ничего, кроме этих денег, не видишь. — А что должна? — Не знаю. Что-нибудь. Дуся, я не говорю, что деньги — это не важно. Важно. …маменькин дом, купленный за сто двадцать тысяч лишь потому, что стоит он на главной улице, аккурат напротив мэрова особнячка… …и шелковые обои… …и обои бумажные, разрисованные в сорок цветов, а поверху еще золоченые… …и полы дубовые… …стекла в окнах заговоренные, особо прочные… …трубы и водопровод… котел с подогревом в подвале… дрова для котла… Деньги — это та же люстра из богемского хрусталя, которой маменька немало гордилась, потому что подобной красоты ни у кого-то в Краковеле не было, и сам мэр захаживал, любовался… …и мебель резная, с позолотой. Аленкины любимые стулья, обтянутые гобеленовой аглицкой тканью да подложенные конским волосом… …и наряды. …драгоценности. …столовое серебро и тот ужасающего вида парадный сервиз на шестьдесят персон, который хранился в сундуках. — Я понимаю. — Аленка смотрела в глаза отражению Евдокии. — Но и ты пойми, что одно дело, когда деньги для жизни. А другое — когда жизнь за-ради денег. Наверное. …и все-таки точит, грызет сердце сомнение. Да, сейчас Лихо добр, а потом что будет, после свадьбы? И не выйдет ли так, что он просто возьмет Евдокиино приданое во благо собственной семьи, а ее сошлет подальше, чтобы не позориться… — Эх, Дуся… — со вздохом Аленка отступилась, — какая ты порой бываешь упертая, сил нет. Коль сомневаешься, то не иди замуж. Евдокия слово дала. А она слово свое держит, и… и вообще кольцо не снималось. Это ли не знак? И Евдокия, погладив теплый черный камень, повернулась к сестрице и велела: — Рассказывай. — О чем? — Аленка разом смешалась и взгляд отвела. — О том, что здесь творится… — Ничего не творится… вот вчера мы декламациями занимались. И мне кажется, я немалый успех имела. А Иоланта все время запиналась, будто бы читать не умеет… Лизанька, напротив, читала очень громко. Мне кажется, что она думает, если громко — то хорошо… но, наверное, нельзя так говорить. Но ты сама знаешь, была ведь… а позавчера примерка была. Костюмы для бала-маскарада… по-моему, это как-то скучно: который год подряд шить цветочные наряды… хотя из тебя очень красивый гиацинт выйдет, поверь моему слову… Евдокия хмыкнула: неужто сестрица и вправду полагает, будто ее интересуют эти декламации, пикники и маскарады? — Алена, я не о том спрашиваю, — с улыбкой произнесла Евдокия, признаваясь себе самой, что гиацинтовое платье и вправду выходило великолепным. Лихо бы понравилось. И понравится, если он сам, конечно, на этом балу объявится. — Еще не время… — Алена! — Не время. — Глаза полыхнули яркой зеленью, сделавшись вовсе не человеческими. — Пожалуйста, Дуся… я пока не могу… — Рассказать? — И рассказать тоже… луна неполная… еще неполная… неделя всего осталась… пожалуйста. Неделя, и… и тебе бы уехать. Меня оно не тронет, а ты… — А у меня охрана имеется. …во всяком случае, по ночам. Лихо вернулся на закате. Обнял. И, прижав к себе, тихо выдохнул: — Ева… а я тебе ничего не принес… простишь? — Прощу. |