Книга Цвет страсти - алый, страница 12 – Черил Холт

– Кто вы, черт побери, – весьма невежливо спросил он, – и что вы здесь делаете?

– Ради Бога, извините меня, – ответила женщина твердым, успокаивающим голосом. – По-моему, я заблудилась. Мне это так неприятно.

Она протянула руку в поисках двери, и он испытал шок, обнаружив, что она слепа. Должно быть, она принадлежала к семейству гувернантки, а это означало, что Майкл не счел нужным сообщить необходимые и весьма важные детали.

Слепая женщина? Будет жить с ними в их доме? А что дальше! Его словно поместили в сумасшедший дом вопреки его воле, без необходимых средств на побег!

– Определенно вы потерялись. Неужели вы настолько лишены здравого смысла, что навязываетесь посторонним?

Удивленная его грубостью, она ощетинилась, но торопливо подавила свой первый порыв.

– Это всего-навсего невинная ошибка. Нет причины для грубостей.

– Смотрите, чтобы это не повторилось. Я не потерплю, чтобы посторонние нарушали мое уединение.

– Понимаю.

– Это крайне невежливо с вашей стороны – слоняться там, где вы нежелательны.

Ее лицо залила волна смущения.

– Это произошло случайно.

– Жалкое оправдание. – Она обладала достоинством королевы, что заставило его почувствовать себя мелким и маленьким, и его величайшим желанием было проглотить свой невежливый язык, но все равно он продолжал бранить ее.

– Я ухожу, – резко произнесла женщина, – и, пока мы находимся здесь, в доме, обещаю, что наши пути никогда больше не пересекутся.

– Буду вам очень признателен.

– А я – вам.

Итак, последнее слово осталось за ней? Настала его очередь покраснеть, но от стыда.

В последние месяцы он не мог сосчитать, как часто выговаривал своим друзьям, честил слуг, многие из которых работали на семью со дня его рождения. Никто и никогда не делал ему замечаний. Даже Майкл. Словно Алекс был стеклянным, все ходили вокруг него на цыпочках, озадаченные его умственным и психическим состоянием, беспокоясь о его тонкой натуре.

Незнакомка оказалась единственным существом, достаточно смелым, чтобы не страдать от его неуважения и даже укорить его. Алекс был подавлен. Как низко он опустился! Когда он превратился в негодяя, способного оскорбить слепую женщину?

Мэри не упомянула о своем недуге в оправдание своей ошибки, и он с уверенностью мог сказать, что она слишком горда. Она сделала несколько неверных шагов, рукой украдкой нащупывая выход.

Так как она не могла ориентироваться в непривычной для нее обстановке, ее неловкие движения были бесполезны, и она, споткнувшись о пару его сапог, упала на ковер.

Ошеломленный, он бросился к ней и поднял на ноги.

– С вами все в порядке?

– Со мной все великолепно. – Она отпрянула от Алекса, украдкой потирая запястье, и он буквально обезумел, увидев слезы в ее глазах.

Он не мог выносить такого откровенного проявления чувств.

– Ради Бога, не плачьте.

– Я не плачу, – спокойно ответила она, проводя рукой по щекам. – Если вы будете так любезны, чтобы показать мне, где находятся холл и лестница на третий этаж, я буду вам безмерно благодарна.

Ей было досадно, что приходится просить о помощи, и ее ощутимый гнев охладил его собственный, вернув ему подобающие манеры.

– Присядьте на минуту. Пожалуйста.

– Я скорее пройду по жаровне с раскаленными углями.

– Вполне заслуженный упрек в мой адрес. – Он направил ее к ближайшему стулу. Она почувствовала, как коснулась его ногами, но не опустилась на него, поэтому они топтались рядом, неловко и слишком близко друг к другу. Чтобы нарушить тягостное молчание, Алекс сказал: – Извините меня за неучтивость. У меня был ужасный день.

– И у меня тоже. – Она пребывала в гневе, что, он заподозрил, было вовсе не характерно для нее. Она дрожала, удрученная падением и чем-то еще, о чем он не мог догадаться.

– Что же, скажу, что мы находимся в одинаковом положении.

– Сомневаюсь. Я жила в одном и том же месте двадцать восемь лет, а теперь превратилась в бродягу. Представляете ли вы себе, как ужасно, когда привык к ежедневной рутине и знаешь место каждого предмета, оказаться засунутым в этот чудовищный дом?

– Честно сказать, не представляю.

– Я должна полагаться на благодеяние посторонних людей; я ежечасно молюсь о милосердии в надежде, что у меня будет чем накормить дочь. Вы можете представить, как ужасно быть беспомощной? Зависеть от чьей-то доброй воли. Находиться в таких ужасных тисках и быть не в состоянии чем-либо помочь близким.

– Нет, – повторил Алекс, смущенный ее монологом.

– Тогда не оскорбляйте меня, притворяясь, что наше положение одинаково.

Он не знал, что ответить, ее гнев озадачил его и заставил действовать с осторожностью. Алекс сжал руку женщины и склонился над ней.

– Я Алекс Фарроу.

Услышав его имя, она побледнела.

– Итак, я оскорбила брата графа, а ведь не прошло и часа, как я появилась здесь. Прямо кровь стынет в жилах.

Очарованный ее уязвленным самолюбием, он улыбнулся:

– А кто вы?

– Весьма незначительное лицо.

Она сделала шаг в сторону, и он пошел было следом, но немедленно почувствовал, что любая помощь с его стороны будет отвергнута. Нащупав дверную коробку, молодая женщина помедлила, и ее смущение стало еще заметнее.

– Лестница в восьми шагах направо, – пробормотал Алекс. – Там два пролета по десять ступеней каждый, с площадкой посредине. И вы окажетесь на третьем этаже.

– Благодарю. – Ее ответ прозвучал кратко и горько. Она двинулась к лестнице, а он прислушивался к ее шагам; затем на цыпочках пошел вслед за ней и наблюдал, пока она не скрылась из виду.

Вскоре он услышал ее шаги наверху, очевидно, ее разместили в спальне над его собственной. Когда она по ошибке зашла в его комнату, вероятнее всего она просчиталась и предположила, что находится на третьем этаже, хотя в действительности очутилась на втором.

– Безопасная и любопытная ошибка, – размышлял он.

Лестница была удобным путем между двумя комнатами. Но вряд ли он когда-нибудь поднимется по ступенькам, чтобы поговорить с новой обитательницей их дома. И вряд ли у него когда-либо возникнет причина подняться и постучать в ее дверь.

Он вспоминал их своеобразный разговор. Она не могла видеть его, но оказалась первым человеком, который смотрел ему в лицо без чувства гадливости, кто говорил с ним без всяких экивоков, не глазел на него с неприкрытым ужасом и не отворачивался с глубоким отвращением.