Онлайн книга «Тысяча и одна ночь отделения скорой помощи»
|
15 часов, бокс 3 В соседнем боксе все громче звучал голос Фроттис. Моя коллега пела… Я говорил, что она лечила своих пациентов тихо и незаметно. Надо было уточнить: “как правило”… В третьем боксе плакала женщина – мадам Шен. Она боялась уколов. А ей предстояло сделать один из самых неприятных уколов – пункцию лучевой артерии для газометрии. Медсестра напрасно ее уговаривала, ничего не помогало. Фроттис тоже попыталась, но результат был тот же. – Не хочу! Не хочу! Она плакала, медсестра готовила инструменты. Фроттис чувствовала свое бессилие. Мадам Шен рыдала все сильнее. Фроттис, преданная фанатка Майкла Джексона, повинуясь внезапному порыву, запела: – Cause this is thriller, thriller night. И стала танцевать как в клипе. – Что она делает? – воскликнула мадам Шен, продолжая всхлипывать. – Танцует, – спокойно ответила медсестра, – а я пока вас уколю. Фроттис радостно продолжала: – You know it’s thriller, thriller night. Медсестра уточнила: – Танцует и поет. – А вы? – Я вас собираюсь уколоть. А она танцует, смотрите на нее. Фроттис размахивала руками, вопя во все горло: – You’re fighting for your life inside a killer, thriller tonight. – Она ненормальная! – Я танцую! – воскликнула Фроттис. – Да, буйнопомешанная! – подтвердила медсестра, осторожно втыкая иголку. Мадам Шен, не сводя глаз с Фроттис, опасливо заметила: – Она все танцует. – И поет, – добавила медсестра, аккуратно набирая кровь. – А вы? – Я? Я вас уколола. – Укололи? – Ну да! – ответила медсестра. – Но я почти ничего не почувствовала… Это колдовство! Фроттис вся в поту рухнула на стул. – Нет, это Майкл! This is Michael! Фроттис поет очень плохо. Танцует тоже ужасно. Зато она потрясающе красиво курит и ест. Однажды попыталась заняться спортом. Впрочем, после пробежки никто не встречал ее бурными овациями: она заблудилась и домой вернулась на метро. Ее любимый цвет – оранжевый, он красивый и подчеркивает цвет ее кожи – кофе с молоком. Мать у нее эфиопка, отец – наполовину поляк, наполовину немец. Атипичная смесь румяной булочки, жгучего перца и колбасы: одной рукой она ласкает, а другой втыкает иглу прямо в артерию. Какое счастье, что у нее нет третьей руки! Только что один пациент не захотел лечиться у нее из-за ее цвета кожи. – Ты, наверное, взбеленилась… Фроттис ответила: – Чушь! Работы меньше… Вчера в четвертом боксе пациентка спросила у нее: – Вы откуда? – С Севера! Пациентка криво улыбнулась: – Нет, вы явно откуда-то издалека, правда? Откуда-то южнее… Фроттис заявила: – Я из Эфиопии. Пациентка, на седьмом небе от восторга, вскричала: – Я первый раз вижу эфиопку! Фроттис ехидно осведомилась: – Небось разочарованы? Она предупредила меня, что однажды придет на работу, облачившись в бубу. “Я никогда не была в Африке, но если они хотят эфиопку, получат эфиопку”. Она обожает портрет Джа Растафари, стоящий на кухне у ее матери (он также вытатуирован у нее на щиколотке: “Когда я смотрю на ногу, мне кажется, будто я дома”). Она любит читать и хотела бы иметь больше времени для чтения. Ей нравятся старые, потрепанные, залитые кофе книги. Сборник “Диагностика и лечение наиболее распространенных заболеваний” она обмакнула в горячий шоколад. Страницы пошли пузырями, корешок стал коричневым. “Меня это успокаивает, – призналась она, – кажется, что я прочитала книгу несколько раз”. Ее расстраивает любой пустяк. На днях мы все вместе обедали в столовой. – Почему ты так смотришь на Амели? – Мне не нравятся люди, которые режут спагетти. Я попытался ее успокоить. Стал говорить с ней о живописи. Чтобы привести в норму ее сердечный ритм, лучше всего перевести разговор на другую тему. Она обожает импрессионизм. – Этот стиль, я от него тащусь. Вменяй, мелкий! Ее любимое выражение – “Вменяй, беби!” Смысл его никому не понятен. 16 часов, все там же, внизу Время летело с дикой скоростью. Оно не имело права так ускоряться. Я занимался маленькой девочкой, Фроттис – дедушкой. Зашла Брижит позвать меня к телефону. Интернам крайне редко звонили по городскому телефону, и я немного занервничал… Может, я убил кого-то? – Привет, старый! Это Сольвейг. – Фу, значит, я никого не убил. – Ты осматривал мою бабушку, мадам Абей. Она попала в ДТП, и пожарные [13] предположили, что у нее перелом шейки бедра. Я очень испугалась. Сольвейг – лучшая подруга Бланш и – какая неожиданность! – внучка Нефертити. Имя “Сольвейг” по-норвежски означает “ссора в доме”. Вот уж неправда: она всех вечно утешает и мирит. Я ее переименовал в Труд. Почему Труд? Потому что это одна из валькирий Одина. Эта идея мне очень понравилась: сохраняется скандинавское звучание, а поскольку Сольвейг помешана на верховой езде, то я ее представляю себе только в образе вагнеровской героини в шлеме, взнуздывающей боевого коня, с молотом в руке. Нефертити привезли с рентгена. Спасатели оказались правы: шейка бедра сломана. Я позвонил в хирургию. О счастье! Шефа Мегафона не оказалось на месте. Значит, шейкой бедра Нефертити будет заниматься интерн Пуссен. – Она слабенькая, – забеспокоилась Труд. – Ей очень больно, и она не переносит морфина. А восстановительный период будет долгим? Пуссен ее успокоил: – Больные бабушки – мой профиль. Девчонки – тоже его профиль: взгляды, смущение, слегка охрипший голос… Я почувствовал, что между ними словно искра пробежала. Следом за склонностью давать людям новые имена неизбежно обнаруживается и другая – женить их. Она встретила его недели три назад: Пуссен об этом забыл, но валькирия Труд его узнала. В тот день ее мнение о хирургах-ортопедах радикально изменилось, она поняла, что они могут быть очень деликатными (уверяю вас, ставить рядом эти слова – “деликатность” и “ортопед” – полная нелепость!). |