Онлайн книга «Малахов курган»
|
Юнги схватились за животы и захохотали, делая вид, что помирают со смеху. – От земли не видно парня, а врать научился! – сказал басом Бобер. – Кабы ты в плен англичанина взял, так о твоем геройстве был бы приказ. Был приказ? – Приказа не было, – принужден был признать Веня. – А ежели не было приказа, то и англичанина ты в плен не брал. Ну скажи: какой был из себя англичанин? – Рыжий, высокий. В юбке, без штанов. Юнги вытаращили глаза и захохотали на этот раз непритворно: – Ха-ха-ха! Рыжий, в юбке! – Ха-ха-ха! Высокий, без штанов! Веня угрюмо смотрел на смехачей. Наконец юнги отсмеялись, отряхнулись, перемигнулись, и Бобер спросил Веню: – Ну ты, юнга! А ложка у тебя есть? – Есть. – А зачем юнге полагается ложка? – Как зачем? Принесут на бастион кашу – кашу есть. Веня достал из-за голенища сапога новую расписную деревянную ложку. Веня давно ее носил за голенищем, но еще не обновил: каши из матросского котла ему еще есть не приходилось. – Маменька подарила? – догадался Бобер. Увидев расписную ложку у Вени, юнги еще немного посмеялись, и Репка, хитро подмигнув Бобру, спросил Веню: – А ты умеешь на ложках биться? – Еще как! – с радостью согласился Веня. – Доставай-ка свою ложку, я тебе докажу! Бобер, с ужимками и корча рожи, нагнулся и достал свою ложку из-за голенища. Веня обомлел: у Бобра в руке была блестящая железная ложка, луженная оловом. И Репка достал и показал юнге 36-го экипажа такую же ложку. – Будешь биться? – спросили оба. – Буду! – в отчаянии воскликнул Веня, хотя сразу понял, что дело его безнадежное. – Ты сначала попробуй свою ложку, – посоветовал Бобер. – Постучи себя по лбу – крепка ли. – Ладно уж! Об твою башку и железная ложка треснет. Ну, биться или нет? Бей! – прибавил Веня, подставляя свою ложку. Он надеялся на свою ловкость: весь секрет, когда бьются ложками, состоит в том, чтобы уступать удару противника, когда тот бьет, и не давать ему времени отдернуть руку, когда наносишь сам удар. Веня еще надеялся, что игра выйдет вничью. Но Бобер понял хитрость Вени и выставил вперед свою луженую ложку. – Нет, ты бей первый. Веня с мужеством отчаяния ударил своей ложкой по ложке противника. Они бились неравным оружием: ложка Вени разлетелась от первого удара с треском, у него в руке остался один черенок. – Мало ли что – у вас ложки-то железные! – А как же ты, дурак, будешь кашу есть, когда на батарею принесут кашу замерзшую? Понял? Репка и Бобер взялись за руки и закрутились перед опечаленным Веней. Притопывая и постукивая в лад ложкой о ложку, они припевали: Ложка крашеная, Каша масленая! – Вот как у нас в тридцать девятом экипаже! – воскликнул Бобер. Закончив свой победный танец, Репка и Бобер важно удалились, оставив юнгу 36-го экипажа над черепками разбитой ложки. Неистовая кукушка
– Погодите, я вам еще докажу! Глазыньки мои на вас бы не глядели! – шептал Веня, взглядывая в ту сторону, где стояли на фланге своей команды Репка и Бобер. Веня старался не смотреть туда и пытался утвердиться взором на исхудалом, бледном и тревожном лице Владимира Ивановича Истомина. Веня знал, что начальник Малахова кургана больше сорока дней не покидает Корабельную сторону, ложится спать не раздеваясь и в сапогах. Дома ему не спится. Напрасно он принимает какой-то «мускус» – должно быть, лекарство для сна, – нет, заснуть все равно не может и бежит ночью с квартиры на курган. Скажет вахтенному комендору: «Совсем издергался – не сплю. Пришел к вам поспать!» Ляжет на топчане в канцелярии, засунув руки в рукава шинели, и забудется на часик под трескотню ружейных выстрелов в секретах. Усы Истомина с осени поседели и превратились в короткую щетку: все их Владимир Иванович обкусал. А какие были пышные! Веня с печалью отводит глаза от лица Истомина, и опять его взор притягивают ненавистные юнги 39-го экипажа. Юнга с трудом отрывает взгляд от блестящих пуговиц на шинелях юнг и переводит его на Павла Степановича Нахимова. Адмирал стоит слегка подняв голову, глаза его смотрят на какую-то невидимую точку в пустом небе. А по правую руку Нахимова – капитан 1-го ранга Зарин. «Плакал, когда топили корабли!» – вспоминает Веня рассказ отца и, чтобы не заплакать самому, отводит взор… Дьякон [275] машет погасшим кадилом [276] , ходит с длинной, в полтора аршина, свечой, погашенной ветром, вокруг покатого столика с иконой и кланяется попу; поп тоже ходит вокруг и кланяется дьякону. Оба поют на разные голоса: – «Правило веры и образ кротости, воздержание учителю, явися стаду твоему…» – Бомба! – крикнул протяжно сигнальщик с банкета. – «Ты бо явил смирение высокое, нищетою богатое…» – Пить полетела! – весело кричит сигнальщик, и все, не исключая дьякона и попа, подняв головы, следят за рыжеватой полоской дыма в высоте, обозначающей полет бомбы к Южной бухте. Только один Нахимов стоит недвижимо и смотрит все в одну точку пустого неба. Молебен заканчивался. Пока он шел, и с Малахова кургана послали в сторону англичан три залпа. Дьякон, поднимаясь на носки, чтобы громче вышло, прокричал «многая лета». И, как будто в ответ дьякону, с батареи Веня услышал звонкий голос мичмана Нефедова-второго: – Орудия к борту! Грянул четвертый залп и ревом своим покрыл голоса певчих. Сквозь гул пушечных раскатов опять из дыма прозвучал голос: – Бомба! Наша! «Жеребец»! Развевая косматую гриву, тяжелая бомба, пущенная продольно, шмякнулась с конским ржанием близ батареи и в то же мгновение разорвалась. – Носилки! – крикнул тонким голосом сигнальщик. – Носилки! – откликнулись ближе. – Есть! – ответили от башни, и два арестанта, бросив на землю цигарки, побежали с носилками на батарею. Веня забыл все и кинулся вслед за арестантами. Срываясь с голоса, флаг-капитан Нахимова читал приказ о зачислении месяца службы в Севастополе за год. Веня вернулся испуганный и бледный и, схватив отца за руку, сказал, задыхаясь: – Батенька! Нефедова убило! Ты смотри дома не брякни. Маринка с ума сойдет… |