Онлайн книга «Вечный запах флоксов»
|
Она писала ему обо всем – что происходит на работе, про успехи Лидочки в садике, про новую юбку: «Ты представляешь, какая удача – синяя в белый горох! И с совсем небольшой переплатой». Он отвечал, что рад за ее дочку, советовал, как разрешить конфликт на работе, радовался ее удачной покупке. Его интересовало все, что с ней происходит. И что происходит у нее в душе. Он утешал ее как ребенка, когда болела дочка, грустил вместе с ней и радовался тоже – вместе. Она читала его письма, словно говорила с ним вслух. Позвонить не могла – в его бараке телефона не было. Он пару раз звонил ей на работу, но… Что это за разговор – под пристальными взглядами сотрудниц? Приезжал Яворский примерно раз в два-три месяца. Снимал недорогую гостиницу где-нибудь на окраине, и Нюта ехала туда. В эти дни она брала отгулы или больничный и приезжала к нему с самого утра. Пару минут они стояли в дверях и все не могли насмотреться друг на друга. Она видела столько нежности в его глазах, столько боли… И столько любви! Иногда он затевал разговор под кодовым названием «Наша с тобой безнадега». Убеждал ее, что все, пора заканчивать, что все это ведет не к добру, а только к плохому. Что пока еще есть шанс оторваться, отвыкнуть друг от друга. Ей – устроить свою жизнь, в конце концов. Повторял про пропасть, про невозможность совместного будущего. Про то, что он будет только дряхлеть, а она – расцветать. Повторял страшновато звучащую цифру их разницы в возрасте, а она закрывала ему рот ладонью и мотала головой – не хочу ничего слышать! Однажды он выдал, что, вероятно, писать ей перестанет – пусть это жестоко, но она, разумеется, переживет. Она рассмеялась и ответила, что тут же приедет к нему с Лидочкой и с чемоданом. А потом снова смеялась и все спрашивала его: – Ну что? Испугался? Он ответил, что давно свое отбоялся, а если она это сделает, то еще раз подтвердит, что она – сумасшедшая дура. А она шептала, что бежать от любви глупо и подло, и раз так случилось… То только благодарить судьбу, только «спасибо» за все! И еще твердила, что счастливей ее нет на свете и ей наплевать на расстояние и его возраст, да на все наплевать. И что морщины его и седые волосы, и даже трость его она обожает. А от голоса… У нее, мол, вообще кружится голова! – А стремление к общему дому? – удивлялся он. – У тебя совсем его нет? Она мотала головой и отвечала, что этого ей вполне достаточно. Он тяжело вздыхал, пожимал плечами и повторял: – Ну точно – сумасшедшая дура! А после этого сжимал ее плечи своими сильными руками, и она закрывала глаза, тая, расплавляясь, точно мороженое на блюдце, которое она полчаса «выдерживала» для Лидочки возле включенной плиты. Однажды, провожая ее до такси, Яворский посмотрел ей в глаза и недоверчиво спросил: – Слушай, а тебе правда ничего больше не надо и тебя все устраивает? Нюта кивнула. – Никак не можешь поверить? Он пожал плечами. – И даже этот… Как его – адюльтер? Она рассмеялась. – Никакого адюльтера тут нет! Мужу своему я не изменяю, потому что мужа – в классическом представлении – у меня нет. Так что совесть моя чиста и душа спокойна. Чего, собственно, и вам желаю! Яворский покачал головой – с сомнением, осуждением? Удивляясь ее легкомыслию и беззаботности. Герман смотрел на Нюту с задумчивым интересом, словно разглядывая неведомое насекомое. Однажды после ее «запоздалого» прихода («много работы, Нина болеет») спросил: – Слушай, а я тебе… не мешаю? Она, не отходя от плиты, коротко бросила: – Нет! – И, обернувшись, добавила: – На эту тему беспокоиться точно не стоит. А где-то через полгода на кухне сидела Зина и смотрела на нее странным взглядом – смотрела и молчала, просто наблюдая за ней. Потом вдруг сказала: – Сядь. Не суетись! Нюта послушно села, сложила на коленях руки и кивнула. – Ну! Что? – У Герки есть баба, – выдохнула Зина и добавила: – Думаю, что тебе надо быть в курсе. – Баба? – растерянно переспросила Нюта и улыбнулась. – Вот и славно! Я за него искренне рада. Зина округлила глаза и покрутила пальцем у виска. – Ты что, рехнулась? А если там все серьезно? Баба молодая, красивая. Одинокая. Герку окрутит, как нечего делать. – И что ты мне предлагаешь? – устало спросила Нюта. – Убить молодую, красивую и одинокую? Отравить мышьяком или дать в подъезде кирпичом по башке? Зина пожала плечами. – Ну, за мужа… Как-то принято… биться. Не отдавать же в чужие и цепкие ручки готовый продукт! Нюта вздохнула. – Зинуль, какое там «биться»… Жизни у нас нет давно. Удерживать я не буду – пусть идет, куда хочет, и пусть будет счастлив. – Придумываешь! – раздраженно ответила та. – Нет у них жизни! А что ты, собственно, называешь «жизнью»? Страсти-мордасти? Цветы каждый день? Бессонные ночи? Что, объясни! Есть дом, есть ребенок. А вот скандалов нет. И муж твой – не пьяница и не гуляка. – Гуляка, – засмеялась Нюта, – ты же сама сказала: есть баба! – Вот так и отдашь? Без вопросов? Нюта кивнула. – Сразу и без единого. И еще пожелаю огромного личного счастья. – Идиотка, – вздохнула Зина, – чтобы в наше вот время – и так, с легкостью, отдать хорошего мужа! Зина быстро засобиралась и ушла, а Нюта долго сидела, подперев лицо руками, и думала о том, что теперь она свободна! Совершенно свободна! Какое, господи, счастье! Герман ушел в Новый год – она терла сыр на «Мимозу» и, услышав шум в прихожей, сполоснула руки и вышла туда. Он надевал пальто, возле его ног стоял чемодан. – Сегодня? – спокойно спросила она, вытирая руки о фартук. Он молча кивнул. А потом, усмехнувшись, добавил: – Была без радости любовь, разлука будет без печали! Она покачала головой. – Не было любви, Гера, не было! В этом все дело. – Но сегодня – как-то не комильфо! Через пару часов приедут Половинкины и родители. Что им сказать? – Отмени, – коротко бросил он, – к чему этот цирк? – Вот ты и отменяй! – ответила она. – Ты ж у нас главный клоун! Герман не ответил, взял чемодан и вышел за дверь. Нюта села на стул, подумала и набрала номер родителей. Все оказалось просто – все вдруг свалились с температурой. Сначала Лидочка, потом Герман. А сейчас и у нее раскалывается голова. Дурацкий вирус, косит всю Москву, слава богу, вы еще не успели выехать с дачи. |