Онлайн книга «Ничего особенного»
|
* * * – А где щетка? – спросил сержант Ефимов. Рядовой милиционер заметался в поисках и очень скоро нашел щетку на подоконнике. – Вот она. – Ведь как удобно, когда вещь лежит на своем месте. Каждый подошел, почистил сапоги, положил обратно. Другой подошел, почистил, положил обратно. Никто времени не теряет. В отделение милиции вошел Мишка. – Вот! – Мишка положил на стол бумагу. Ефимов сел за стол, прочитал: – «Я, Михаил Синицын, официально заявляю, что устроил преднамеренную аварию вертолета путем забивания овощами выхлопной трубы ввиду несознательной ревности и пережитков. При выборе меры наказания прошу учесть мое добровольное признание, а также характеристики». – Значит, официально заявляешь? – Ефимов пронзительно посмотрел на Мишку. – Официально, – не сморгнул Мишка. – А вот летчик Журавлев официально заявил, что авария произошла по его вине: не учел при взлете направления ветра. Кому верить? – Ему! – сказал Мишка. – А почему не тебе? – Он старше. Ну, я пошел. Пока! Мишка заторопился к двери. – Постой! – велел Ефимов. – Поди-ка сюда… Мишка приблизился. – Чего? – беспечно спросил он. – А зачем ты все это написал? – Я пошутил. – Мишка чистосердечно улыбнулся. – Неужели ты думаешь, что тыквой можно вертолет остановить? – Так вот, шутник, садись. Я беру тебя под стражу. – За что? – растерялся Мишка. – За систематическое введение в заблуждение органов общественного порядка! * * * На железнодорожной платформе вокзала Верхних Ямок дрались голуби. На седьмом пути стоял состав. Семья Канарейкиных плюс Чиж плюс Козлов из девятого «Б» с трубой в чехле прошли по перрону и остановились возле пятого вагона. Канарейкины были принаряжены во все самое лучшее. У Николая на лацкане пиджака висели орден и четыре медали. Танька стояла в длинном белом платье а-ля рюс с тяжелыми кружевами. Шелковые светлые волосы были распущены по плечам и будто дышали от ветра. Она была такая красивая, что Мишка даже не сразу ее узнал. Он даже не сразу понял, что та, прежняя, Танька и эта – один и тот же человек. Мишка, бритый наголо, выглядывал из-за будки «Соки-воды», а сержант Ефимов караулил своего заключенного. – Ну, пошли! – предложил Ефимов. – Есть охота. – Погоди… – попросил Мишка. – Пусть состав отойдет. – Ладно, – согласился Ефимов. – Тогда я пойду мороженое куплю. Ефимов видел, как Чиж предъявил билет проводнику. Все вошли в вагон. А потом Канарейкины вышли, а Танька осталась в поезде. Она стояла возле окна и смотрела на своих. Лялька и Вероника энергично махали руками, а Николай и дед Егор стояли спокойно. Поезд тронулся. Женщины замахали еще активнее. Танька заплакала, не переставая, однако, улыбаться. Мишка почувствовал, как по щеке к носу ползет предательская слеза. И вдруг… Не может быть… Через несколько вагонов, в конце поезда, как портрет в стеклянной раме – рожа летчика! – Сто-ой! – заорал Мишка и ринулся вослед. Поезд набирал скорость. Мишка тоже. – А ну слазь! – кричал Мишка вслед поезду. Но самым проворным оказался сержант Ефимов. Он поймал Мишку уже в конце платформы, ухватил его за полы пиджака, чем погасил Мишкину скорость. Однако оба они не удержались и покатились в траву с перрона. Ефимов оказался под Мишкой. – Так, значит? – спросил он, вылезая из-под Мишки и отряхиваясь. – Побег устроил? А я тебе, дурак, мороженое купил. Ефимов показал расплющенное мороженое. * * * Поезд подрагивал на стыках рельсов. За окном плыли поля, леса, красота средней полосы. И вдруг… В сказках обязательно присутствует «вдруг». Вдруг летчик услышал песню. Мелодия текла откуда-то с середины поезда и, казалось, летела вместе с ним во времени и пространстве. Летчик пошел на звук. Вышел в тамбур. Хотел перебраться в другой вагон, но дверь оказалась запертой. Он дернул раз, другой. Ничего не вышло. Стал трясти дверь. Выглянула проводница и сказала: – Заперто же… – А что делать? – спросил летчик. – Ничего не делать, – ответила проводница и скрылась в своем купе. Летчика не устраивала эта философия: ничего не делать. Он цепко огляделся по сторонам. Опустил окно. И вышел на крышу. Выпрямился во весь рост. Было упоительно лететь, но не вверх, а вперед. Красота средней полосы неслась теперь ему навстречу вместе с небом, вместе с ветром. И кажется, весь мир – тебе! Стоит только раскинуть руки! «Золотоискатель» оказался прав: хорошо быть молодым. Хорошо быть молодым и ни от чего не зависеть: ни от случая, ни от обстоятельств, ни от высоты, ни от смерти. Летчик прошел по крыше своего вагона и перескочил на следующий. Вернее, на предыдущий. Он переходил с вагона на вагон до тех пор, пока песня не оказалась под ногами. Тогда он лег на крышу, свесив голову, ухватился за раму открытого окна и нырнул в вагон. В вагоне летчик удостоверился, что песня течет из крайнего купе. Он подошел, заглянул. В купе сидели Татьяна Канарейкина, «золотоискатель» и еще один, незнакомый, в отечественных джинсах, с трубой на коленях. Пела Канарейкина. Остальные слушали. Искусство и вдохновение меняют человека. Это была не прежняя девчонка-подросток, настырная хулиганка, малолетняя преступница. Это была сама Весна. Если бы Весна имела человеческий облик, то у нее были бы такие же синие глаза, такие же желтые волосы и то же выражение доверчивого детства. Танька тоже узнала летчика, но песни не прекратила. Не существовало такого, что могло заставить Таньку прерваться, когда ей хотелось петь. Летчик стоял и слушал, заражаясь и заряжаясь Танькиной песней, потом не выдержал, взял трубу, освободил ее от чехла, вскинул к губам. Замер так на короткое мгновение и осторожно включился в песню как второй голос: негромко и вкрадчиво. Из соседних купе стали сходиться люди. Останавливались молча, и лица у всех становились похожими. Чиж смотрел и слушал и не верил своим глазам и ушам. – Нет… – сказал он себе. – Этого не может быть… * * * Поезд влетел в сумерки, и все предметы за окном слились в одну сплошную черноту. Танька и летчик сидели за столиком вагона-ресторана. Народу было немного. На столе уютно светила настольная лампа. Стояли бутылка шампанского, фрукты, мороженое, шоколадные конфеты с орешками. Просто шикарная жизнь. Жаль, что никто не видел. Из своих мог видеть только Козлов из девятого «Б», но Козлов не в счет. |