Онлайн книга «Манящая тайна»
Мара задрожала и прижалась к нему покрепче. Положив руку ему на грудь, прошептала: — Ты меня пугаешь, Уильям. Его пальцы замерли. — Как? Она теребила его рубашку. — Я не думала, что меня будет так тянуть к тебе, что я буду чувствовать себя… связанной с тобой. Не думала, что ты так прочно завладеешь мной. Что получишь такую… власть надо мной. Темпл прикрыл ее ладонь своей, приподнялся и посмотрел ей в лицо. Мара села и вновь заговорила: — Даже сейчас… когда ты отодвинулся от меня всего на несколько дюймов… я уже оплакиваю утрату. Услышав это признание, он потянулся к ней, но не притронулся — словно не знал, что делать дальше. — Мара, я не хочу, чтобы ты думала, будто мне доставляет удовольствие… Она прижала пальцы к его губам, останавливая поток слов. — Нет, Уильям, — к глазам ее подступили слезы, — ты не понимаешь. Я тоскую по тебе, когда ты не со мной. Его глаза вспыхнули желанием, и у нее перехватило дыхание. — Я полностью в твоей власти, — сказала она. — Я безрассудная раба твоих прикосновений, поцелуев, твоих красивых черных глаз. И поэтому все будет еще сложнее. Этого она вслух не произнесла, лишь добавила: — Ты властвуешь надо мной. Темпл молча смотрел на нее, и ей хотелось, чтобы он прикоснулся к ней. Но он внезапно встал с кровати, и Мара решила, что окончательно все испортила. Однако он вернулся через минуту — уже без рубашки и сапог, в одних только черных штанах, с черными татуировками на руках и с ослепительно белой повязкой на плече. Она упивалась его видом, каждым дюймом его тела, залитого золотистым светом свечей. Упивалась и поражалась: как же получилось, что этот блистательный бог, сложенный, как греческая статуя или творение Микеланджело, родился в одном из самых аристократических семейств Англии? В нем не было ничего жеманного, ничего искусственного. Он был самым мужественным из мужчин — сплошные мускулы… сила, мощь и фация. Взгляд ее остановился на его здоровой руке, сжимавшей галстук, который он недавно снял. Эта длинная полоса ткани казалась одновременно обещанием и угрозой. — Ты очень тревожишься из-за чужой власти над тобой? — спросил Темпл. Ее сердце бешено колотилось. — Да. Он протянул ей галстук. Поколебавшись, она взяла его, а Темпл лег на кровать и поднял руки над головой, к планкам изголовья. Стоило ей взглянуть на него, распростертого перед ней на кровати, широкоплечего и прекрасного, — и во рту тотчас же пересохло. Он — само совершенство, во всех смыслах этого слова. И тут герцог произнес: — Ну давай. Распоряжайся сама. Желание пронзило ее — жаркое, тяжелое, слишком сильное, чтобы ему сопротивляться. Широко распахнув глаза, Мара пропустила галстук сквозь пальцы и спросила: — Ты уверен? Он кивнул, крепче вцепившись в изголовье. — Доверься мне, Мара. Она проползла немного по кровати, голая, в одних шелковых чулках. Став рядом с Темплом на колени, спросила: — Ты хочешь, чтобы я привязала тебя? Он улыбнулся: — Делай со мной все, что пожелаешь. Он полностью отдавался в ее руки. Ради ее удовольствия. И она могла сейчас думать только об одном: ее наслаждение каким-то образом неотрывно связано с его. Эта мысль придала ей храбрости сделать немыслимое — оседлать его, прижавшись к нему распаленным естеством. Темпл застонал и закрыл глаза, приподняв бедра. Его тело словно давало обещания, которые он сдержит, как надеялась Мара. — Но если ты собралась завязать мне глаза, — проговорил он с улыбкой, — то сделай это сейчас, чтобы не пытать меня больше своей красотой. Завязать ему глаза? Боже милостивый! Неужели люди и впрямь делают такое? И она тоже хочет. Просто ужасно хочет. Подумав об этом, Мара не сдержала улыбки, а Темпл засмеялся: — Ах ты, распутница! Да тебе это нравится! — Ты меня хочешь, Уильям? — Хочу?.. Да это слово даже приблизительно не передает того, что я испытываю. — Хочу — ничто по сравнению с тем желанием, которое меня обуревает. Отчаянным желанием. Мара наклонилась и прильнула к его губам страстным поцелуем — таким сладостным, что оба едва не задохнулись от восторга. Затем, приподняв голову, она завязала ему галстуком глаза, наслаждаясь тем, как напрягалось под ней его тело. После чего прижалась грудями к его груди и прошептала ему на ухо: — Ты мой. Он прорычал в ответ: — Всегда! К сожалению, не всегда. Увы, он не будет принадлежать ей всегда, потому что это невозможно. Всегда с ней — не та жизнь, которой он заслуживал. Ему нельзя жениться на сплошном скандале, на женщине, которую никто никогда не примет, на женщине, которую Лондон никогда не забудет. До тех пор пока она с ним, он для всех будет герцогом-убийцей. А он заслуживает куда большего. Но сегодня ночью можно притвориться, что все не так. Мара целовала его плечо и здоровую руку, целовала татуировку, под которой напрягались мышцы. Не удержавшись, провела языком по краю рисунка. Он застонал от наслаждения, а она двинулась дальше, к груди, обращая особое внимание на шрамы, исполосовавшие его грудь и живот. Целуя их. Проводя языком по рубцам. Темпл вздрогнул, и Мара сразу подняла голову: — Больно? — Нет, просто… Никто никогда не хотел к ним прикасаться так, как ты. А ей хотелось к ним прикасаться. Хотелось потрогать каждый дюйм его тела. И Мара, расхрабрившись, приподнялась, скользнула вниз по его телу и стала расстегивать пуговицы на штанах — инстинкт и желание взяли верх над опытом. Темпл приподнял бедра над кроватью, помогая ей стянуть штаны вниз, — и вот он уже лежит перед ней с восставшим естеством. И принадлежит только ей. Мара замерла, любуясь им, распростертым перед ней во всей красе, — здоровой рукой он крепко держался за изголовье, так что костяшки пальцев побелели. И он был готов отдаться ей. Да, он отдал себя в ее власть. Полностью. Мара неуверенно потянулась к нему дрожащей рукой. И снова замерла. Потом все же приблизилась, и он это почувствовал. — О, Мара… — произнес он сквозь стиснутые зубы, произнес невнятно от обуревавшего его желания. И это прозвучало очень мило. Она чувствовала, что готова дать ему все, чего он только захочет, но… — Я не знаю, что делать, — призналась Мара. Оказалось, что сказать такое довольно просто, когда глаза у него завязаны. — Я никогда… Я хочу сделать все правильно. |