Онлайн книга «Кладезь бездны»
|
Звяк, звяк, звяк, шлеп – тихий вскрик. Посыпанная песком дорожка открылась неожиданно, Хунайн, как подкошенный, упал во влажную траву, остальные распластались поблизости. Дорожка тянулась от садовой калитки – раскрытой. И упиралась в ворота длинного низкого сарая – тоже раскрытые. А по светлеющему в темноте песку с мерным звоном и шарканьем плелись люди. Брякали ножные кандалы, с шорохом загребая пыль и мелкие камни. Закованные, грязные, они шли, глядя прямо перед собой, невидяще уставившись в одну точку, прихрамывая и подволакивая тяжелые ступни. Голые, не считая лохматых тряпок на бедрах, с выпирающими, как прутья корзины, ребрами. Обкорнанные, заросшие неровно стриженными бородами. У многих на спине темнели полосы шрамов – от плетей. Их пихали и незлобно подхлестывали здоровенные раскормленные детины в полосатых халатах: – Шевелись! – Шлеп по жалко сведенным лопаткам. – Шевелись! – Шлеп по худой хребтине. – Скоты… – сердито пробормотал надсмотрщик. – Еле плетутся, мы ж на молитву не успеем… – Мотыги складываем справа! – Шлеп, шлеп. Шаркающие и позванивающие тени сгибались и с бряканьем валили в кучу садовый инструмент. И исчезали в черном проеме раскрытых ворот сарая. – О Всевышний! – выдохнул лежавший рядом Марваз. Хунайн хотел было показать ему кулак: чего, мол, шипишь, но проследил взгляд ятрибца и не стал грозиться. О Всевышний. В толпе рабов брели и женщины – такие же изможденные и грязные, с черными худыми ногами и обстриженными волосами. На некоторых сверху намотаны были тряпки. А некоторые и тряпками не прикрылись. Плоские груди бесстыдно болтались, на чумазых лицах не отражалось ни единой мысли. Рабыни плелись, подволакивая ноги, подобно тощим козам с пустым, выдоенным выменем. Женщин сковывала одна длинная цепь: на нее нанизали чуть ли не с дюжину несчастных. Бормоча ошалелые молитвы, Хунайн со спутниками забыли об осторожности – и подскочили на четвереньки, когда над ними прозвучало заботливое: – Почтеннейшие, вам где коврики-то стелить? Куфанец быстро вскарабкался на ноги и уставился в улыбающееся лицо хозяина усадьбы: – А-ааа?.. – На молитву пора, – покивал тот чистой муслиновой чалмой. – Просим вас, уважаемый, быть этим вечером нашим предстоятелем. – Ааааа… И Хунайн, не в силах выдавить ни слова, обернулся к дорожке. В сарай загоняли последних невольников – кашляющего, вздрагивающего острыми плечами светлокожего мужчину и полуголую женщину, почему-то с обрывком веревки на шее. – Там… женщины… – глупо выдавил куфанец, так же глупо тыча в закрывающиеся с громким скрипом дощатые створы. – Ах, женщины! – расцвел хозяин. – Ну что вы, почтеннейший, разве это женщины? Это рабочая скотина. Их при сборе плодов к деревьям приходится привязывать – чтоб не толкались и не разбредались, до того тупы. Женщины ждут вас в доме! Я велел умастить и приготовить для вас трех самых красивых рабынь. Нам ничего не жалко для наших храбрых освободителей, о достойнейшие из потрясателей копий!.. Куфанец сглотнул и переглянулся со спутниками – те тоже успели вскочить на ноги. Нужно бежать отсюда, мелькнуло в голове. Бежать. И доложиться в ставке. В широко раскрытых глазах Марваза и Рафика читались точно такие же мысли. Бежать и доложить: слухи не врут! Плодородные земли аль-Ахсы и вправду обрабатывают тысячи и тысячи рабов! Причем наверняка – из угнанных в плен ашшаритов! А самое главное, несчастные живут хуже собак! Даже хуже селян в Фарсе, где землевладельцы издавна славились неискоренимой жесткостью и поборами! «Рабочая скотина!» О Всевышний, услышал бы это кто-нибудь в Куфе или в Ятрибе! * * * Ставка встретила их факельным светом и гомоном. Протолкавшись к шесту со знаменем эмира верующих, Хунайн услышал звучный голос, ссылавшийся на какой-то мазхаб – кади, не иначе. – Пропустите! У меня известия! – Изо всех сил работая локтями, лез вперед куфанец. Выбравшись из толпы на свет, он понял, что известия этим вечером у всех одинаковы: на площади под знаменем в окружении панцирных джунгар сидели голые грязные люди, глядевшие в одну точку. Сковывавшая их длинная цепь поблескивала в песке, словно змея. – Кто это? – ахнул Хунайн. – Ашшариты, из-под Васита, – теребя бороду, ответил смуглый до черноты ханетта. – Карматы угнали, во время набега. – Когда? – Они не помнят, – пожал плечами парнишка. А перед сидевшим на коврике кади стоял и размахивал руками дородный мужчина в белой рубашке. Местный. Местный кричал: – Клянусь Всевышним, я владею этими невольниками уже семь лет!.. Семь лет. Семь лет обращенные в рабство верующие провели на цепи в сарае, возделывая здешние райские сады. – Вот купчая на невольников! Мне их продали люди из Басры! Я заплатил налог, я заплатил десятину закята! – сердито кричал упитанный мужчина, потрясая ворохом бумаг. Законопослушный владелец садового инвентаря и рабочей скотины, похоже, тоже ни разу не ходил в поле и не брал в руки ни серпа, ни мотыги. – Я поклянусь на Книге! Кади переглядывался с седовласым старцем в серебряной шапочке законника. Факих затряс головой, и медные подвески шапочки зазвенели: – Воистину, сие дело представляется очевидным! Сделка совершена законно, и мы не можем расторгнуть договор, заключенный согласно шарийа верующим ашшаритом! Вокруг загомонили с новой силой. Хунайн припомнил аромат сада. И шаркающие, звякающие шаги. Сколько людей в том сарае? Сорок душ, не меньше. А может, и больше. Они ж не сразу к дорожке подошли, не всех увидели. А усадьба немаленькая, рабочих рук требуется много. В одном саду три водяных колеса… Куфанец прикрыл глаза – и сделал шаг вперед, в освещенный факелами круг: – Я выкупаю этого человека! Хунайн ткнул пальцем в ближайшего к нему несчастного – тот даже не обернулся в его сторону, продолжая смотреть перед собой с бесконечной, тупой усталостью жвачного животного. В общем гаме Хунайна не услышали. Тогда он поднял руки и заорал что есть мочи: – Я выкупаю этого человека, о правоверные! Куфанец вытащил из-за пояса кошелек с двадцатью дирхемами – все, что осталось от жалованья. Подошел к упитанному владельцу райской делянки и кинул тому под ноги: – Вот, забирай. Тот непонимающе вытаращился. Ну, хоть торговаться не стал. Кади заерзал на молитвенном коврике: – Вам, уважаемый, выписать купчую? Или вы предпочтете отпустить этого человека на волю? |