Книга Кладезь бездны, страница 77 – Ксения Медведевич

– Скорей бы уж все это кончилось… – пробормотал Имруулькайс.

Тарег лишь молча погладил его по спине. «Да, – говорила его ладонь. – Скоро все это кончится. Осталось совсем чуть-чуть».

* * *

Долина аль-Укаба, следующий день

За скальным отрогом долина распахнулась сплошным зеленым ковром.

Травы в рост человека. Серебристые оливковые деревья на холмах. А вон – о Всевышний! – подлинный райский сад на высоком пригорке. Над низкой беленой оградкой колыхались листья пальм, качались на ветру ветви абрикосов и яблонь.

Хунайд ибн Валид ахнул, вздохнул полной грудью – и блаженно опустился на колени у самой оросительной канавы. Вода тренькала и бежала быстро-быстро. Темно-бурая, пахнущая перегноем вода. Живительная влага черной, жирной земли.

– Эх, здесь бы усадебку поставить… – пробормотал куфанец.

За спиной над скалами еще курились дымы, но ужасы прошлой ночи истаяли в памяти, словно воспоминания о залитом кровью замке сгорели вместе с мертвыми телами и деревянными перекрытиями.

С другой стороны арыка среди скошенной травы прыгала трясогузка. Хунайн невольно улыбнулся: чик-чирик, чик-чирик, беспечная пичужка поднимала и опускала длинный хвост.

Марваз стоял рядом и так же глупо улыбался, жмурясь на солнце. Ветер пах весной, свежесрезанная трава испускала одуряющий аромат.

– Ты откуда, каид? – поинтересовался Хунайн, блаженно почесывая брюхо.

Точнее, брюхо он только хотел почесать, но не вышло – на походе шли во вздетом доспехе. Найденное в замке растревожило командование, и вдоль колонны, увязая в рыхлом черноземе, рысили джунгарские разъезды.

Кожаный панцирь заскрипел, когда куфанец поднялся на ноги.

– Из Ятриба, – улыбнулся Марваз.

Ага, понятно. Будь Ятриб хоть трижды святой город, там только песок и камни.

– Да и какой я каид, – грустно добавил Марваз. – Теперь ты у нас каид…

– …огромного отряда аж из пяти храбрецов, – не менее печально закончил Хунайн.

Почти все спутники Марваза и Хунайна легли в долине аль-Укаба. В передовом отряде же шли… Только Рафик, Абдулла и Муса остались в живых – повезло. На походе Муса и Абдулла прибились к своим – к ханаттани. Ну что ж, среди земляков всяко приятнее и воевать, и путешествовать…

– Тебе халиф имение отписал, – отвлекаясь от грустных мыслей, улыбнулся в ответ куфанец. – Здесь не хочешь взять? Выбирай любое, о Марваз!

Ятрибец лишь почесал под чалмой и рассеянно покачал головой – ему тоже не верилось, что это не сон. Такая земля… Столько воды, зелени… Рай, да и только.

– А ведь правду говорили: палку воткни – она зацветет, и поливать не надо… – восхищенно пробормотал Марваз.

Солнце забралось совсем высоко, когда они подошли к вилаяту, точнее, целой веренице усадеб в горловине долины. По правую и по левую руки на склоны карабкались уступы террас. Из рощ и сосновых лесков выглядывали черепичные крыши и высокие стены из песчаника: дома местные строили добротные, не на одну семью, с флигелями и башенками.

– Ишь ты, голубятня, – пробормотал Хунайн, из-под ладони следя за полетом здоровенных белых турманов.

Голуби, шумно хлопая крыльями, кружили над яблоневым садом. Над пышными кронами торчал синий блестящий купол башенки с узорными окнами – точно голубятня. Изразцы сверкали под солнцем, и куфанец не сразу сообразил, что резные ставни распахнуты, а оттуда им приветливо машет какой-то человек в очень белой одежде.

– Впереди – чисто! – закричали от головы колонны.

Отмахивая плетками, скакали во весь опор скалящиеся, довольные степняки.

– Чисто, чисто! Становимся по садам и усадьбам! – орали джунгары, мохнатые лошадки шли наметом, из-под копыт летели комья влажной земли.

С влажным шлепком такая плюха прилетела Хунайну на панцирь. С неверяще счастливой улыбкой куфанец сгреб черную жидкую грязь ладонью, посмотрел и благодарно вздохнул: ну точно, рай. Воистину Всевышний справедлив и милостив к воинам веры: сегодня не нужно будет копать ров и ставить ограду. Ночь Хунайн ибн Валид проведет на мягком одеяле под весенней зеленой листвой.

Вслед за степняцким разъездом мелко трусила вереница мулов. Сидевшие в высоких седлах люди приветственно размахивали руками и кричали:

– Да благословит вас Всевышний, о храбрецы! Вы избавили нас от разбойников из мерзкого замка! Проходите, проходите в сады благодарных жителей Хамада! Следуйте за нами, о правоверные, следуйте к ручьям и свежим плодам, о храбрейшие из храбрых!

Зазывалы не обманули.

Закатом Хунайн любовался с широченной, выложенной толстыми, не скрипучими досками террасы. Вымытый и сытый, полусонный от теплой воды и жирного плова. Хозяин дома улыбался, болтал без умолку и все подливал пахнущего чабрецом чая.

В темнеющем саду цвиркала сойка, с террасы из клетки ей отвечал раскормленный скворец.

– Навруз наступит – отпустим, – кивая в сторону бормочущей птицы, пояснил хозяин усадьбы. – Канареек на женской половине тоже надобно повыпускать, по утрам поют, когда спать охота…

Сыто жмурясь, Хунайн переглянулся с Марвазом: вот ведь живет человек, по утрам канарейка ему спать мешает. Видать, не спешит вставать вместе с солнцем…

Четверо сыновей хозяина – все, как один, здоровенные лбы – сидели за спиной отца и тоже сыто отдувались. Похоже, у местных забот было меньше, чем у праведников в раю – ни за скотиной ходить, ни в поле ковыряться их не тянуло. Кстати, в усадьбу еще и гости пришли, из дома выше по склону, и принесли жирного барашка и мешок здоровенной, коричневой внутри хурмы. Сытно здесь живут, в этом Хамаде, сытно, ничего не скажешь.

– Скоро призыв на молитву, – прихлебывая из своей пиалы, улыбнулся хозяин.

И точно – в густеющей синеве вечера поплыл над садами протяжный распев муаззина.

Потягиваясь и едва не шатаясь от количества съеденного, Хунайн пошел с террасы с кувшином в руке: гостям омовение предложили совершить у выложенного синими изразцами прудика с разноцветной мозаичной оградкой. Хозяин с семьей и приятелями плескались водой из альхиба с другой стороны двора.

Поливая на ноги, куфанец вдруг понял, что слышит нечто странное. В ветвях все так же возились птицы, выше по склону старательно кричал муаззин…

Но из-за деревьев явственно слышалось – звяканье. И редкие, хлесткие удары.

Хунайн осторожно поставил кувшин на бортик, тот громко стукнул о плитку.

За спиной тихо кашлянул Марваз.

Переглянувшись с каидом и таким же хмурым, враз насторожившимся Рафиком, куфанец подал знак, отогнув на ладони три пальца: идем посмотреть, все втроем, за деревья.

Пригибаясь и уворачиваясь от низких ветвей яблонь, они заскользили в глубь сада.