Онлайн книга «Сторож брату своему»
|
– Почему вы молчите, о воины?! Доколе мы будем выслушивать оскорбления безродного сумеречника, не знающего ни матери своей, ни отца?! Скажите ему правду! – Молчи, щенок!!!.. Удар выбил юношу на непокрытый коврами пол у стены зала. Наступила нехорошая тишина. В ней слышалось тяжелое дыхание парнишки – он лежал на спине и прикрывал бурым рукавом бишта разбитый рот. Над ним стоял и разжимал и сжимал кулак Абу аль-Хайджа. – Молчи, о сын греха… Таглибит медленно обернулся к нерегилю. Его глаза смотрели как-то странно, то ли с ненавистью, то ли с мольбой: – Сейид, позвольте мне самому… – Пусть он подойдет ко мне, – мягко перебил самийа. Подарив отца злющим взглядом, юноша поднялся на ноги и гордо, не оглядываясь, пошел по ковру к сидевшему на своей подушке сумеречнику. По залу гулял рассветный холодок, занимающийся день обещал быть жарким. Полосатый занавес за спиной нерегиля слегка парусил под набегающим из-под пальм ветром – садик открывался на крохотную песчаную террасу, с которой видны были вершины круглых башен крепости. На правой между мелких зубцов трепалось черное знамя-лива Умейядов – город готовился встречать эмира верующих. Не очень чистые ноги в веревочных сандалиях – бедуинов не переделаешь – остановились в нескольких шагах от нерегиля. Тот сидел, устало подпирая кулаком щеку, и смотрел на юного наглеца снизу вверх. И молчал. Под взглядом больших кошачьих глаз сумеречника мальчишка запереминался с ноги на ногу. Бишт его, при ближайшем рассмотрении, оказался старым, кое-где подшитым и вообще великоватым в плечах – дорогая парадная одежда из лучшей, с брюха верблюда шерсти явно перешла к нему от старшего брата. Смерив юнца взглядом последний раз, самийа прищурился и негромко проговорил: – Когда-то давно я дал в маджлисе слово, что не накажу никого, кто плохо отзовется о моей родословной. Однако лично тебе, о юноша, я скажу вот что: я знаю, как зовут моих почтенных отца и мать. Их имена и их род настолько высоки, и пребывают они так далеко от ваших грязных и засранных верблюдами земель, что сказанные тобой слова не могут задеть их – как плевок глупца не может долететь до вершины горы. Он упадет глупцу на голову, свидетельствуя о его глупости. Паренек закусил губу. Нерегиль меж тем продолжил: – Что же до их имен, то тебе их знать не нужно и даже вредно – ты не можешь выговорить имя своего верблюда, хоть и повторяешь его семь раз на дню. А уж об отцовское, материнское, родовое имя и прозвище моих благословенных матушки и отца ты и вовсе сломаешь язык. В зале, наконец, захихикали. Этот сын Абу аль-Хайджи и вправду пришепетывал – ему не хватало переднего зуба, выбитого то ли в драке, то ли при падении на собственную палку погонщика во время очередной ярмарочной пьянки. Кусая губу, паренек щурился и сжимал кулаки – его душили одновременно стыд, страх и злость. – И вот еще что, – не унимался нерегиль. – Тебе также следует знать, что я родился очень давно. Настолько давно, что, когда я ступил на смертные земли, твои предки еще не гоняли верблюдов – потому что верблюды гоняли их, а предки твои убегали на четвереньках, сверкая голым задом и сплевывая колючки. Так что, если сравнить мою родословную и твою – ведущуюся, судя по твоей гордости, каких-нибудь жалких четыреста или даже триста лет, – все исчисление твоих праотцев будет убогим позорищем рядом с самым малым из имен моего младшего брата. Ты понял меня, о юный наглец? Парнишка с усилием кивнул. Ему больше всего хотелось выхватить из ножен джамбию и… – Во-от, – с удовлетворением склонил голову сумеречник, наблюдая за борьбой разума и чувств юного глупца. – А теперь, о Абид ибн Абдаллах, скажи мне – вежливо, о Абид! – что ты имел в виду, когда кричал про «правду», о которой молчат шейхи племен. В зале звучали смешки, люди шебуршались и насмешливо подталкивали друг друга локтями – ну-ну, мол, сейчас это невежественное бедуинское отродье опозорится снова. – Абид… – очень тихо позвал со своего места все еще стоявший – и то и дело вытирающий пот Абу-аль-Хайджа. Нерегиль резко вскинул ладонь – молчи, мол. – Сейид, мой сын, он… – Молчать! – рявкнул сумеречник, и от общей веселости не осталось и следа. Юноша стоял, напряженный и несчастный, криво закусив губу щербатыми передними зубами. Похоже, мужество ярости оставило его, а спокойствие принесло с собой благоразумие – и страх. – Ну же, решайся, о Абид, – по-кошачьи улыбнулся самийа, раскрывая здоровенные глазищи. – Когда карматы идут по пустыне, они заходят в Вабар, – выдавил, наконец, паренек. И закрыл глаза – вовремя. Маджлис взорвался хохотом и криками возмущения. Абу аль-Хайджа закрыл лицо руками. Иса ибн Махан пожал плечами и развел в стороны ладони – ну что я говорил? Вот такие у меня агенты, сейид, – у них карматы заходят в Вабар. – Куда заходят?.. – переспросил нерегиль зажмурившегося юношу, сусликом стоявшего перед ним. – В Вабар, – Абид ибн Абдаллах приоткрыл один глаз, потом другой. – Замолчи, о второе имя невежества! – заорали у него из-за спины. – Отправляйся в свою пустыню красть коней и угонять верблюдов! – Вон отсюда, пожиратель колючек и горьких плодов колоцинта! – Молчать! – заорал нерегиль. Все постепенно затихли. Абу аль-Хайджа подошел поближе: – Сейид, мой сын… – Молчать!.. И нерегиль уставился на юнца – тот уже успел распрямиться и принять довольно гордую позу неприступного достоинства: – Объяснись, о Абид. О чем ты говоришь, я не знаю этого слова, – в собрании снова поднялся ропот: – Молчать, я сказал!.. Парнишка пожал плечами и снисходительно – мол, кто же не знает, что такое Вабар, – пояснил: – Вабар – это страна джиннов, сейид. Раньше на месте пустыни были сады сумеречников, народа адит. Но Всевышний истребил их, и огонь Его гнева выжег землю. Тогда Всевышний отдал ее джиннам! Теперь джинны выращивают там финики и пасут скот. Самые красивые верблюды – вабарские, это вам любой скажет… Абу аль-Хайджа молитвенно сложил руки и сделал просительное лицо – мол, не слушайте его, сейид. Не изменившись в лице, самийа серьезно спросил: – А люди там есть, в этом Вабаре? Парнишка так же серьезно ответил: – Всевышний превратил всех тамошних людей в наснасов. – В кого? – В наснасов, – теряя терпение, пояснил юнец. – Ну, наснасы – это у которых одна голова, одна нога, одна рука… – Сейид… – попытался встрять Харсама ибн Айян. – Молчать!.. А города там есть? |