Онлайн книга «Сторож брату своему»
|
Тарег сидел прямо на песке, уткнувшись головой в сложенные на коленях руки. Лежавшие на земле края фараджийи постепенно заносило пылью и мелким сором. Тигр Митамы то и дело вскидывал лапы, недовольно отбрасывая то прутик, то скукоженный пальмовый лист. Вдоль ступеней лестницы неуверенно, то и дело поднимая лопатки и оглядываясь, ступал длинный черный кот. Поставив лапу на яркие сине-голубые изразцы, он замер. А потом раздумал вспрыгивать на ступеньку и обернулся. Белое пятно носа на морде зашевелилось – котяра принюхивался. И вдруг, быстро заперебирав ногами, побежал через редкий строй пальмовых стволов – прямо к сидящей фигурке. – Мир всем! – садясь и закручивая хвост вокруг задних лап, мурлыкнул Имруулькайс. – Пошел к шайтану, подлый предатель, – устало отозвался Тарег, не поднимая головы от сложенных рук. Джинн вздохнул и залег на спину, в блаженстве задрав одну переднюю лапу, – песок чудесно согревал ему спину. Приоткрыв один зеленый глаз – по разрезу точь-в-точь как у Тарега, – Имруулькайс все-таки заметил: – Ну будет тебе дуться, Полдореа. Нерегиль мрачно молчал, не меняя позы. – Болтун и пропойца, – осуждающе пробормотал Митама и подставил морду солнцу. Кот, потянувшись, раскинул лапы – тоже грелся. – Ну а что я-ааа?.. – Кот зевнул и медленно, истомно опустил лапу на песок. – Я – джинн. Что с меня взять… Хочешь, новые стихи прочту, а, Полдореа? И, не дожидаясь приглашения, начал декламировать, отмахивая ритм: О, если б вы родным пересказать могли б, Как на чужбине я, покинутый, погиб, Как тяжко я страдал и мучился вдали От дома своего и от родной земли! На родине легко я умирал бы, зная, Что неизбежно жизнь кончается земная, Что даже из царей не вечен ни один, И только смерть одна – всевластный властелин. Но страшно погибать от грозного недуга, Когда ни близких нет, ни преданного друга. О, если бы, друзья, мне раньше встретить вас! Тогда покинутым я не был бы сейчас… [9] – Жулик! – презрительно отфыркнулся тигр. – Я это уже четыреста лет назад слышал. А то и пятьсот. – Какие пятьсот! – обиделся Имруулькайс и перевернулся на живот. – Я кочевал с племенем гатафан четыреста семьдесят с небольшим лет назад! А ты говоришь – пятьсот! Кстати, в тот же год я написал прекрасные стихи о дожде… – Имру, сделай одолжение, замолчи, пожалуйста, – подал наконец голос Тарег. – Прости, не буду мешать тебе умирать от отчаяния. – Я не умираю от отчаяния, – нерегиль поднял голову. – Я просто не знаю, что делать. – Ну это поня-ааатно, – раззевавшись во всю пасть, сказал кот. И снова завалился на спину. Тарег смерил его злым взглядом: – А ты, между прочим, мог бы мне все рассказать! Чего молчал? Или будешь врать, что тебе ничего не известно?! Имруулькайс приоткрыл один глаз: – Неизвестно? Мне? Да о Трех Сестрах все устали говорить еще добрую сотню лет назад, Тарег. Этим смертным ублюдкам еще повезло, что две другие сестрички держатся в тени, не выходя из Сумерек… – Так почему ты молчал?! – А ты меня спрашивал? – искренне удивился джинн. Тарег снова уперся лбом в запястья. – Эй, Полдореа, – неожиданно серьезно сказал Имруулькайс, садясь. Кончик его хвоста дергался и прихлопывал по песку. – Полдореа! – мявкнул джинн. Тарег вскинул прищуренные, все еще злые глаза. Джинн поднял голову и тоже прищурился, топорща шерсть на худых лопатках и поигрывая хвостом: – А вот здесь, Полдореа, ты действительно бессилен. Не задирайся с Аллат – не по тебе кусок, дружище. Людишки, конечно, почетно тебя титулуют Стражем Престола и все такое, но ты – всего лишь сумеречник. Аллат тебя сожрет и даже косточками не чихнет обратно. Это не тот оплевыш, что в того джунгара вселился. И не перекормленная змеюка, в собственной норе застревающая. Это богиня. Настоящая. Не ушлепок какой-нибудь, Полдореа, и не пресмыкающееся – богиня. – Я знаю, – обреченно ответил Тарег. – Очень хорошо, что знаешь, – медленно кивнул джинн. – Тот кот-вампир, с которым вы на западе грызлись, Тевильдо или как его там… – Тевильдо… – мрачно подтвердил нерегиль. – …так вот этот Тевильдо, который вас там порвал в мелкие клочья, он просто слепой котенок по сравнению с Аллат. И любой из ее сестричек. – Я понял, – тихо ответил Тарег и отвернулся. – Ты морду-то не вороти, Полдореа, – зеленые глаза Имруулькайса вспыхнули даже в ярком дневном свете. – Не вороти морду-то. Нет у тебя против нее дела. Ни единого повода нет у тебя, Тарег, чтобы бросить ей вызов. Эти смертные рукопомойники сами себе все устроили – и получили все, что заслужили, за свои художества. Им ведь всегда всего мало, Тарег. Им всегда очень хочется больше – власти и денег, денег и власти. Но тут они немного перебрали, мой друг. Увлеклись, соблазненные мнимой безнаказанностью. Манат, она, вообще, богиня воздаяния, но они об этом как-то забыли, п-подлое племя… – Не распаляйся, Имру, – поморщился нерегиль. – Я с ними провел тридцать с лишним лет, Полдореа, – зашипел джинн. – Тридцать с лишним лет, пока скрывался от одного здешнего… знакомого. Я их очень хорошо изучил. Это грязные твари, не знающие, что такое слово чести или слово правды. Они заслуживают власти такой, как Аллат. – Власти злого духа не заслуживает никто, – твердо сказал Тарег, сжимая кулаки. – Не хорохорься! – прикрикнул на него джинн. – Много ты знаешь о том, кто чего заслуживает! Тебе понравилось целовать туфлю владельца? Так он приедет завтра, налобызаешься вдоволь! – Хватит, Имру, – тихо встрял Митама. – Оставь его в покое. Тарег взялся обеими руками за уши и прикрыл глаза, словно пытаясь спрятаться от мира старым, испытанным детским способом. – Я его не трогаю! – взвякнул не желающий униматься джинн. Теперь он расхаживал взад и вперед, все так же дергая напряженным вытянутым хвостом. – Я-то его не трогаю! А аждахак, между прочим, за этим аль-Амином так и ползет! Слышь, Полдореа? Ползет, говорю! – Я знаю, – не поднимая головы, сквозь зубы проговорил Тарег. – А ты ж у нас благоро-ооодный, – с издевкой протянул джинн. – Ты ж у нас кня-аазь, принц, понимаешь, Сумерек, ты ж защищать его кинешься. Правда, Полдореа? Че молчишь? Давай, скажи мне, что никто не заслуживает того, чтобы его жрал аждахак! Ну, че молчишь, Полдореа? |