Онлайн книга «Сторож брату своему»
|
– «Та самая богиня»… – Та самая, сейид. Мои предки почитали ее как дочь Всевышнего. Великая, великая богиня, сейид. Очень могущественная… – Я заметил… – Владычица луны. И неба. И грозы. Воины издревле приносили ей жертвы – она всегда летела впереди войска царей Ямамы… – Ямама – это на западе. Карматы живут к востоку от Большой пустыни. Что… она… делает на востоке? Бедуины переглянулись. Начались покашливания. Опускались глаза. – Я – язычник. И мне все равно, язычники вы или верующие ашшариты. Мне нужно знать правду. Тот шейх, что говорил первым, вздохнул: – Мое племя, такиф, издавна кочевало вокруг Таифа. В Таифе стояло святилище Богини. Древнее, очень древнее святилище. Мои предки приезжали два раза в год к каабе Богини – это был большой праздник. Ярмарка. Состязания поэтов. Скачки. Говорят, Богиня ходила между людьми и веселилась вместе со всеми. Аль-Лат всегда благоволила воинам и поэтам… – А что случилось потом? Нерегиль уселся на песок перед шейхом такиф. – Ты и сам, наверное, знаешь, сейид, – тонко усмехнулся шейх. – Посланник Всевышнего запретил поклоняться кому-либо, кроме Всевышнего. «Нет Бога, кроме Всевышнего» – так он говорил. И мы перестали приходить к каабе Богини. – Абу Салама, не ходи вокруг да около. Что случилось потом? – Благословенный Али приказал оставить Белый камень Богини на его прежнем месте, и запретил охотиться вокруг него, и запретил рубить деревья в финиковых рощах Богини. Али произнес хадис: «Они суть ангелы чтимые, на их заступничество должно уповать. Аль-Лат – возлюбленная дочь Всевышнего, помните об этом и не переступайте границы дозволенного». – Очень разумно… – серьезно покивал нерегиль. – Ей же нужно где-то жить… Она же, как-никак, покровительница оазиса. – А потом пришли муфтии и улемы, законники и кади, и Таиф разросся, и число его жителей увеличилось… – Только не говори мне… – ахнул самийа, поднося ладонь ко рту. – Да, сейид, – мрачно кивнул шейх. – Они объявили хадис отмененным. Мол, не мог Благословенный сказать такого, это, мол, ширк, многобожие. – Какое многобожие? – вскипел нерегиль. – Боги – такие же дети Единого, как и мы! Он их создал прежде времени, они что, не знают таких простых вещей, ваши богословы?!.. Бедуины одобрительно посмеялись, а Абу аль-Хайджа заметил: – Ты говоришь мудрые слова, сейид, но смотри, чтобы их не услышали улемы. За такое бросают в тюрьму и объявляют еретиком. Нерегиль лишь отмахнулся рукавом. – Так что же случилось, о Абу Салама? – Они взяли Белый камень и сделали из него ступеньку в новой масджид – чтобы верующие попирали ногами наследие времен язычества. А заповедные земли вокруг каабы распродали – под застройку. Там теперь разбиты сады, дома стоят. Таиф теперь – большой город. – О проклятие! – искренне ужаснулся Тарик. – Так они ее – прогнали?.. – Выходит, что так, сейид, – покивал головой Абу Салама. – Когда карматы шли походом на Ятриб, они завернули в Таиф. Город разорили, а Белый камень Богини увезли с собой. Говорят, карматы заставили его нести пленных ашшаритов. – А она – показалась? – мрачно поинтересовался нерегиль. – Рассказывали, что у Камня принесли много жертв. Верблюдов. Коней. И… – …людей, – еще мрачнее закончил Тарик. – Да, сейид. И людей. Карматы устроили большой праздник, согнали на него всех, кто остался в живых, и все кричали: «Богиня пляшет! Радуйте Богиню!» Кровь, говорят, рекой лилась… – Понятно… – тяжело уронил нерегиль. И надолго задумался. В желтом пустом небе над стеной крепости плавал канюк. Снизу ветер доносил обрывки криков и блеяние – у самых ворот шел оживленный торг, слуги закупали провизию для аль-касра. – Скажи мне, о Абу Салама, – вынырнул наконец из долгих мыслей самийа, – а не бывало у вас в последнее время такого, что колодцы ни с того ни с сего пересыхать стали, источник – то иссякнет, то опять забьет, оазис песком занесет так, словно и не было его никогда. Пустыня, словом, не наступает?.. Шейхи принялись настороженно переглядываться: – Откуда ты знаешь, господин?.. – Да уж знаю… – мрачно пробормотал Тарик. – Так что там у вас происходит? – Да все, что ты сказал, сейид, – развел руками Абу аль-Хайджа. – И даже более того: когда пересохли колодцы в Северном Неджде, погибли целых два клана племени бану суаль – они пришли к водопою, а воды не было. Другие бану суаль добрались до колодцев племени тамим, но тамим – они из аднанитов, а бану суаль – из кахтанидов, между ними давняя вражда, еще с начала времен, и началась война. Тяжелая война, сейид, кровопролитная… Самийа лишь молча кивнул. – А наше племя, гафир, – подал голос седобородый тощий человек в полосатой длинной рубахе и – ото всех наособицу – огромном белом тюрбане, – потеряло несколько семей в прошлогоднем хамсине. Они пытались спастись в одном из оазисов близ Мариба, но их занесло песком вместе с источником и пальмами. А там был глубокий, полноводный подземный канал, непонятно, что с ним произошло, почему он пересох… Тарик задумчиво потер ладонью нос: – Выходит, она переродилась… – Переродилась?.. – Да это я о своем… Нерегиль медленно встал, подошел к стволу ближайшей пальмы и уткнулся в него лбом. Шейхи переглянулись: – Сейид?.. – окликнул самийа шейх гафири в большом тюрбане. Нерегиль чуть развернул усталое лицо: – Ну? – А из Медины эти безумцы прогнали Манат! Шейхи бедуинов оживленно закивали, поднимая вверх коричневые узловатые пальцы. – Кого?! – Манат, Владычицу судьбы, сестру аль-Лат… – Так у нее еще и сестры есть?!.. – Да, сейид, владычица Манат в Медине и владычица Узза в Ятрибе, – закивал шейх гафири. А Абу аль-Хайджа пояснил: – У Госпожи Уззы в Нахле была большая кааба, они ее тоже разорили. Могучие, могучие богини, благословенный Али приносил им в жертву только белых овец и очень хорошо о них говорил – мол, почитайте закон и предков, Манат их охранительница, почитайте жен своих и их луну, их стража – рогатая Узза! А они и эти хадисы отменили… Наши старики говорят, что богини гневаются, оттого и нестроения, и нашествие песков! Что будешь делать, сейид?.. * * * Крупный желтый песок даже не морщился под сильными порывами ветра. Зато бьющий по вершине цитадели воздух срывал сухие пальмовые листья и хлестал ими по обросшим мохнатым стволам, по толстым листьям агав, швырял в посвистывающую пустоту под стеной – и в спину маленькой фигурки, сжавшейся у подножия растрепанной ветром высокой пальмы. |