Онлайн книга «Настоящая любовь, или Жизнь как роман»
|
И с этого дня он таскался за Сонькой повсюду. Он ждал ее по вечерам при выходе из музучилища. Из распахнутых окон музыкальных классов лились на улицу скрипка и фортепиано, виолончель и флейта, но особенно изводили Мурата скрипачи – они выжимали из своих инструментов не музыку, а кизиловый сок. Мурат слонялся по тротуару и слушал, слушал и постепенно привыкал к этим непонятным звукам. А потом выходила Сонька. Она выходила с подругами и шла с ними по улицам, демонстративно не обращая внимания на следовавшего позади Мурата. А он шел за ней на расстоянии десяти шагов. Десять шагов – не ближе, не дальше. А Сонька шла в библиотеку или в филармонию – иногда даже с Картлосом, – и Мурат опять ждал ее и тащился следом, провожая до угла Бондарной улицы, откуда ему было видно, что она наконец пошла домой. И это привело все-таки к драке, потому что однажды Сонька пошла с Картлосом на бульвар, и там Картлос встретил своих ребят с улицы Самеда Вургуна, и они избили Мурата. Но на следующий день – с синяками и разбитой бровью – он опять ждал Соньку при выходе из музучилища. А лил, между прочим, дождь – хлесткий майский дождь. Мурат стоял напротив училища, прячась от ливня под козырьком какого-то подъезда, и кто-то из Сонькиных подруг, выглянув в окно, увидел его съежившуюся фигуру и показал Соньке. Сонька разозлилась. Она выскочила из класса, спустилась по лестнице к парадному подъезду училища и, открыв двери, крикнула Мурату: – Иди сюда! Он отрицательно покачал головой. – Иди сюда! – приказала Сонька. Он нехотя с независимым видом пересек под дождем улицу. Сонька схватила его за мокрую руку, втащила в подъезд своего училища. В маленьком вестибюле было тепло, сухо, за барьером сидела дежурная. Прижав Мурата к стене, Сонька сказала ему почти с ненавистью: – Ну чего ты хочешь? Чего? – Ничего… – ответил он. – А зачем торчишь здесь? Зачем? Он пожал плечами. – Это смешно! – сказала она. – Смешно, понимаешь? Между нами ничего не может быть, ничего! Ты маленький, понимаешь, ма-лень-кий! – Я вырасту. – Дурак! – Дворкина, – подошел к Соньке секретарь комитета комсомола училища, – ты распространила билеты? – Восемь штук осталось, – сказала Сонька. – А о чем думаешь? – А никто не берет, – сказала Сонька. – Стипендия только послезавтра. – Меня не касается, – сказал секретарь и спросил у Мурата: – Ты из нашего училища? – Нет, – ответила вместо Мурата Сонька. – Он школьник. – Школьник? Очень хорошо, – сказал секретарь. – Отдай ему билеты, пусть распространит в своей школе. В порядке шефской помощи. В какой ты школе? – спросил он у Мурата. – В 71-й… – сказал Мурат. – Это на улице Кецховели? Мурат кивнул. – Так это же наш район, – сказал секретарь Соньке. – Отдай ему билеты, запиши фамилию, а я позвоню их секретарю. И запомни, Дворкина, нам нельзя замыкаться в своем кругу. Раз ты культмассовый сектор – нужно нести культуру в народ. Ясно? – Ясно, – сказала Сонька. – Значит, договорились. Я записываю в плане работы: совместный поход в филармонию со школьниками 71-й школы. В порядке шефской помощи. И ушел. Сонька посмотрела на Мурата, сказала сухо: – Идем. Я дам тебе билеты. Вдвоем они стали подниматься по лестнице. – А что там будет? – спросил Мурат. – Органный вечер. Ты любишь орган? Он пожал плечами. Они шли мимо классов, из каждой двери неслась музыка – скрипка, фортепиано, хор, опять скрипка, флейта… Мурат шел, озираясь по сторонам, за ним на ковровой дорожке оставались следы от мокрых туфель. Сонька, спеша, чтобы не попадаться на глаза педагогам и подругам, говорила на ходу: – Пошли, пошли. Сейчас звонок будет. Она завела его в комнату комитета комсомола. Здесь две девушки-студентки разрисовывали очередной номер стенгазеты, третья двумя пальцами клевала клавиши пишмашинки, отстукивая для газеты статьи, четвертая по телефону отчитывалась за комсомольские взносы. Все они подняли головы, с любопытством воззрились на мокрого Сонькиного спутника. – Это наш комитет, – сказала Мурату про этих девушек Сонька, подошла к сейфу, открыла его, достала билеты и толстую общую тетрадь. Села за стол, стала записывать. – Школа номер 71. Как твоя фамилия? – Расулов Мурат. – Ответственный Расулов, – записала Сонька. – В каком классе? – В девятом, – хмуро сообщил Мурат. Студентки потеряли к ним интерес, стали заниматься своими делами. А Сонька насмешливо скривила губы: – Девятый класс, а уже… Распишись. Концерт сегодня в семь часов, а деньги можешь принести завтра. Четыре рубля. Успеешь распространить билеты? Он расписывался молча, потом спросил: – А ты в каком ряду сидишь? Девчонки опять заинтересованно подняли головы. – Я этого органиста в прошлом году слушала, – сказала Сонька, собираясь встать. – Тогда не надо. – Мурат положил билеты на стол. – Что не надо? – удивилась Сонька. – Не надо билеты. Сонька насмешливо усмехнулась. Работая, так сказать, «на публику», спросила с улыбкой: – А если я пойду? Он взял со стола билеты, оторвал один, положил перед Сонькой, спросил хмуро: – Точно пойдешь? – Ну, если ты меня приглашаешь… – улыбнулась Сонька, взяв билет. Девчонки прыснули. – Скажи «клянусь матерью», что придешь, – сказал он. – Дурак! – разозлилась Сонька. – Ты где это говоришь? Это же комитет комсомола! – Скажи «клянусь матерью», – набычившись, повторил Мурат. – Ну хорошо, приду, честное комсомольское, – сказала Сонька. Последние четыре часа до начала концерта прошли как в бреду. Во-первых, сразу из училища Мурат помчался к Гоге Махарадзе. У Гоги, сына стоматолога, было три костюма, и один из них – если перешить пуговицы на пиджаке и заузить брюки в поясе – пришелся Мурату впору. С Гогиным костюмом Мурат помчался домой, велел старшей сестре Бибигюль перешить эти пуговицы и наскоро заузить эти брюки. Пара чистых отцовских рубах были Мурату явно велики, а своей чистой не было. Поэтому он тут же принялся стирать под краном свою единственную белую рубашку. Но холодной водой рубашка не отстирывалась, и мать забрала ее у Мурата, стала стирать по-настоящему – то есть сначала разогрела воду. Поглядывая на часы, Мурат метался по квартире, когда сестра сказала: |