Онлайн книга «Шел старый еврей по Новому Арбату»
Артур женился на красавице, которой тоже гордился, ее портреты вставлял в другой альбом, чтобы показывать родственникам и знакомым. Они ожидали первого ребенка, и Артур сказал: – У меня будет трое детей, не больше. Как у евреев. Дам им хорошее образование. Тоже как у евреев. Махмуд живет возле Хеврона. Название деревни мне неизвестно. Он появился на нашей улице, когда строили дом. Было ему около семнадцати: худой, увертливый, молчаливый, ко всему присматривался, как оценивал. Умением особым не располагал, у распорядителя работ был на посылках. Махмуд так и остался худым, приглядчивым: прижился на нашей улице, исполняет работы, которые потребуются, ни от чего не отказываясь. Раз в году звонит в мою дверь: это значит, подступила осень, и он принесет сейчас лестницу, влезет на крышу, вычистит желоб для стока воды перед сезоном дождей. – Ты почему, – любопытствует, – второй раз не женился?.. Потом мы беседуем. Я интересуюсь, Махмуд рассказывает. У него шестеро детей, но он на этом не остановится. Внуки у Махмуда на подходе, правнуков будет неисчислимое множество – Артуру за ним не угнаться. Мы, евреи, не избалованы сочувствием того и другого, посочувствовали бы друг другу. Артур – араб-христианин. Махмуд – араб-мусульманин. Мусульмане разрастаются семьями, и христиане – будто их выдавливают – уходят из деревень в города. Из городов перекочевывают в другие страны. С земли, которую не поделить. Артур ушел из Бейт-Лехема. Иными словами, из Вифлеема. Махмуд ожидает двойню. 10. Ушер Кипнис, прозорливый еврей из Тбилиси… …не переносил советскую власть. Двадцать второго июня сорок первого года, в первые часы войны с немцами, он ее признал, эту власть. Девятого мая сорок пятого года, в день Победы, признание взял обратно. Это он, потомок хасидов, поучал сына: – Только глупые люди задаются вопросом: каков стакан? Наполовину полный или наполовину пустой? Возьми этот стакан, вылей содержимое в бокал для благословения субботы и праздников – начнет переливаться через край. Наполненная у хасида жизнь, переливается через край – по отцу и я из хасидов. "Плохо – это теперь плохо, а хорошему конца нет…" Птицы в разноголосицу – я вникаю. Травы пробиваются к свету – их приветствую. Солнце опускается за горы – взглядом поспешаю следом. Они мне интересны – птицы, солнце, травы в изумрудной зелени, смолистые ароматы с гор, засаженных пиниями. Они мне доверяют. Вечер. Крыша напротив. Воронья сходка на ее коньке – десятка полтора, не меньше. Недвижные силуэты на блеклой голубизне заката, словно вырезаны из черной бумаги, вглядываются в краешек солнца над горами, который не удержать. Улетают в ночь, отяжелевшие от раздумий, но остается одна, оцепеневшая, завороженная полнолунием, не способная одолеть наваждение. Тоже остаюсь на балконе, созерцатель закатов. Только я – дурак набитый, Простодушный, как коза, Удивляюсь, как ребенок, И смотрю во все глаза… Это не я сочинил. Юз Герштейн. Зацветает по весне апельсиновое дерево, провисают плоды по осени – чудо оранжевое, на которое не наглядеться. Выхожу из дома, вижу: сосед забрался на лестницу, обрывает апельсины с веток, один за другим. – Не трогал бы, – прошу. – Красу несравненную. Смотрит с лестницы. Не понимает. – Я, – говорит, – их люблю. Я, – говорит, – их давлю. Из них сок замечательный. – Принесу тебе апельсины – обещаю. – Хоть пять. Хоть десять килограммов. Только эти не обрывай. Огорчился. Ушел. Гулял без удовольствия. Через час возвращаюсь – остался на дереве пяток осиротевших апельсинов, на самой его макушке. Проняло соседа, должно быть. А может, высоко растут – не достать. Мудрость почиет на малоумных… …которые дальновидны и угадчивы. – Скоро уже. Вот-вот! Узнаете по последствиям. Реки потекут вспять, земля наша встанет на место соседней, соседняя на наше место, с путей совращая, – тогда же состоится преображение всего сущего… Прилетели из Москвы. Поселились в горах под Иерусалимом. Огляделись – всё незнакомое. Ко всему надо привыкать. К цвету, свету, запахам. К незнакомой речи и невиданным прежде чековым книжкам. К преображению всего сущего, а также к скорпионам, гадам кишащим. Они кувыркались на траве, наши сыновья, и младший вскрикнул вдруг от укола. Застыл в боевой позиции скорпион – ядовитое жало над головой. Первый скорпион в нашей жизни. Его убили теннисной ракеткой, но боль пошла вверх по ноге, пугая быстротой распространения. Медицинская сестра дала таблетку, заодно спросила: – Черный или желтый? К счастью, скорпион оказался черным, не пришлось везти сына в больницу. Их фотография у меня перед глазами: сидят вдвоем, младший на колене у старшего, пережитый испуг на лицах. Через пару лет мы пришли на холм, обросший редкими соснами, с жестким, понизу, подлеском, в котором не поваляешься, покусывая травинку. По склонам холма встанут дома, в одном из них будет наше жилье. Из-под камня выполз скорпион, и решение пришло сразу. Нашу квартиру назовем "У скорпиона". Влезли в долги. Дождались. Поселились. Завели кой-какую мебель. Рассадили растения по кадкам; кактус разросся на балконе, иглами ощетинился для устрашения. Каждая – с мой палец. Птицы на них не садятся, бабочки облетают стороной: больно – нет слов, почище скорпиона! Иглу из плеча вытаскиваю, выговариваю с обидой: – Что ж ты, поганец, своих колешь? Отвечает без слов: – Какой ты мне свой? – Да кто тебя поливает что ни день? Подкармливает питательными растворами? От сорняков избавляет? Иглы вострит, как щерится: – А кто кактус выдрал из горшка? Кто загубил моего отпрыска, от отцовского корня-наследия, который подавал надежды? Куда ты его подевал? |