Онлайн книга «Шел старый еврей по Новому Арбату»
Куда, куда… В мусорный ящик, вот куда. Плечо ноет от укола. Душа корчится от стыда. – Понял? – говорит. – Приходится защищаться. – И от меня? – От тебя тоже. Ухожу в комнату, а там другой кактус, высотой с полметра. Отломили для меня отросточек, завернули в мокрую тряпку, чтобы не повредился в пути, дали пояснение: – Посадишь в большой горшок – уйдет в корень. Посадишь в крошечный – пойдет в рост. Выбери, что лучше. Прилетел домой, посадил кактус в малый горшочек, и он полез вверх, изумляя редких моих гостей. Высится который уж год, устремляясь к потолку, задает хозяину непростой вопрос: корни велики – ты мал, корней нет – ты велик. А первый скорпион, самый первый, которого убили теннисной ракеткой, так и живет у меня под крышей. В бутылочке со спиртом. Больше тридцати лет в бутылочке, а выглядит замечательно. Всякому бы так. Малые мира сего… …о них разговор. Жила в Москве немолодая пара Был у них кот Барсик, единственное утешение вяло утекающей бездетной жизни. И сказал муж жене, когда подступил к нему смертный час: – Мужика ты себе еще найдешь, но отца Барсику – никогда… В нашей московской квартире прижилась кошка. Одна на много жильцов. К ее несчастью, я был любопытный до крайности в детские свои годы. Исследователь окружающего мира во вред себе и другим. Лизнул на морозе дверную ручку, и с языка сошла полоска кожи. Поджег в ванной дымный порох. Соседские простыни посерели на просушке, и их перестирывали со скандалом. Учтите при этом, что стиральных машин не было и в помине, всё делали вручную, согнувшись над тазом с горячей водой, которую следовало нагреть на кухне и притащить в ванную комнату. Тогда же познакомился с Томом Сойером и его проделками. Том угостил кота ложкой жгучего "болеутолителя"; тот "подскочил вверх на два ярда, издал воинственный клич и заметался кругами по комнате… неся на своем пути разрушение и хаос… Затем крикнул во всё горло "ура" и выскочил в окно, увлекая за собой цветочные горшки". Не знал прежде, что кошки способны кричать "ура", и по примеру Тома Сойера решил провести исследование на живом организме. "Болеутолителя" под рукой не оказалось, и я заменил его валерьянкой из пузырька, вылив до последней капли на кухонный пол. Прибежала наша общая кошка, поспешно вылизала лужицу, яростно потерлась спиной, втирая в тело пахучие остатки, а затем стала метаться по кухонным столам и полкам. "Ура" она не кричала, но полетели на пол кастрюли со сковородками, забрякали тазы с мисками, запрыгали скалки-поварешки, с газовой плиты слетел чайник с водой. Кошка безумствовала немалое время, рухнула вдруг на пол и провалилась в непробудный сон, – мне даже послышалась, будто она захрапела. Следовало и это исследовать: храпят ли пьяные кошки, как сосед за стенкой, но я благоразумно затворился в комнате. – Что с нашей кошечкой? – изумлялась потом Таня Титова. – Бес, не иначе, попутал… Бесом был я, который не признался в содеянном. Но отношения с кошками с тех пор не заладились. Живу теперь на крыше дома, от земли ведут ступени к моей двери. По этим ступеням поднимаются уличные кошки, к ночи располагаются на половике. Выхожу на прогулки в поздние часы, прерываю их сны, и в отместку они мочатся от злости на кадки с цветами. Зато у моего сына две кошки. Брат с сестрой. Его зовут Фигаро, ее – Клио. В интеллигентной семье и кошка – интеллигент, в отличие от уличных бродяг, крадливых и блудливых. Но так бывает не всегда. Фигаро – зажравшийся бандит с пронзительно зелеными, бесстыжими глазами – днями и ночами пропадает в лесочке, питается мелкой живностью, отлавливая на прокорм. Домой возвращается на побывку, мяучит, требуя ласку, которую недополучил за дни бродяжничества, отсыпается затем на диване. Отоспавшись, снова отправляется на промысел. На день, а то и на неделю. Клио-красавица, расцветки удивительной, ревнивое женское существо – себе на уме. Не терпит, когда ласкают брата, обижается на того, кто чешет у Фигаро за ухом, уходит страдать в дальнюю комнату. Клио не уступает брату в проворстве. Горе птице, что попадет к ней в когти в том же лесочке, горе змее, а на досуге мурлычет, глаз щурит в довольстве. Родственные отношения у котов с кошками – приблизительные. Остается сказать про Пумбу, которую похоронили. Шарпей черного цвета, видом своим пугавшая окрестных собак, но с домашними кошками она не ссорилась, разграничив сферы влияния и пропитания. Пумба меня привечала, Клио и Фигаро не давались в руки. Не догадывались ли они, кто проводил исследование на живом организме, напоив его валерьянкой? Взглядывали без симпатии, словно желали сказать: – Будь люди кошками, а кошки людьми, мы бы себе подобного не позволили… Кошки – они злопамятны. В кошках – таинство, неразгаданность. Попросить прощения? Не поможет. А Фигаро опять сбежал из дома, должно быть, навсегда. То ли погиб, то ли одичал в лесу, а может, нашел семью, где нет других кошек. И все ласки достаются ему одному. Подошла очередь Беллы Соломоновны… …о которой удивительное и, в некотором смысле, поучительное повествование. Позвонил приятель: – Бельчонка не желаете? Зашел в зоомагазин, купил вместе с клеткой, принес домой, но жена выставила их из дома: от этих грызунов мусора не оберешься. Бельчонок прижился у нас, и хотя это был мальчик – по уверениям продавца, я назвал его Белла Соломоновна. – Ну почему Белла? – возмущались вокруг. – Пусть будет хотя бы Белл. – Нет, – упирался я. – Белла Соломоновна – и всё. – Не лучше ли, – намекали, – Белла Семеновна? Или Белла Степановна? – Соломоновна – и точка. Белла Соломоновна сидел в просторной клетке, грыз миндаль, семечки, сушеные грибы и подрастал, обращаясь в сибирского красавца с желтыми подпалинами и огромным пушистым хвостом, который закидывал на спину. Метался из угла в угол, искал, куда бы упрятать орех на зиму, пытался раскопать ямку в полу – инстинкт выше разума. Мусорил он изрядно, в клетке и вокруг нее. Осторожно, без резких движений, просовывал внутрь руку, чтобы выгрести скорлупу от орехов, лушпайки от семечек, а он прокусывал ладонь до крови, молниеносно, безжалостно – не успеешь уберечься. |