Онлайн книга «Шел старый еврей по Новому Арбату»
– А когда у вас похолодает? – А никогда. – Введите неудобства перед будущей войной. Чтобы народ привык. – Какие, – интересуются, – неудобства? – Карточную хотя бы систему. Длительные перебои с продуктами питания. – Да у нас бананы с апельсинами: рви – не хочу. Финики в рот падают безо всяких карточек, – какие тут перебои? Вижу – не поддаются. Намекаю о врагах, с которыми столкуемся за их спинами. Угрожаю ненавязчиво. Гляжу – обеспокоились. – А если нападут на нас? Что тогда? – Сражаться станете. До последнего человека. – До последнего, – говорят, – это недолго. А дальше что? – Протянем вам руку дружбы. – И что в той руке? – Не беспокойтесь. Останетесь довольны. – Поточнее бы. – Пришлем роту для охраны. А лучше – полк. С дивизией вам будет спокойно. Танковая армия не подведет. Баллистические ракеты не помешают. – Но где взять на это деньги? Нам и взвод не прокормить. – Попросите экономическую помощь. – У кого? – У нас. – А чем будем расплачиваться? – Другой экономической помощью. Снова играю мускулами. Намекаю о санкциях. Вижу – колеблются: – После войны станет нам лучше? – Вряд ли. Раны придется зализывать. – Зачем же тогда воевать? Чтобы хуже было?.. Посовещались, спрашивают: – А если вдруг победим? Тогда что? – Не дай вам Бог! Народ зашевелится. Вольностей потребует. Усиленного дополнительного питания. Каждому по шалашу. Махнул на них рукой: – Видно, нам за вас воевать. Флот подтягивать. Десанты выбрасывать. В который уж раз. – Это, – говорят, – мысль. Вы к десантам привычные. Вам и ружье в руки. Дикие люди… 5 Была пауза. – Ну что ж, – разрешил неприглядный мужчина со смытым лицом. – Можешь быть народом. Только в меру. – А мы проследим, – добавил Сиплый и пожал дипломату руку. Руку пожал ему Сохлый. – Он не народ, – огорчился Штрудель. – Нет, нет, и он тоже. Но кто же тогда? Кто?.. Ехали. Переживали. Глядели в окно. – Следующая остановка: Мемориал воплощенных замыслов. Трамвай скрежетал по рельсам, кренился на поворотах, подскакивал на стыках. С дальней скамейки доносилось отдельными вскриками: – А также… – А к тому же… – Неоспоримо… – Неопровержимо… – Из вышесказанного… – И нижеизложенного… Это были Двурядкин и Трехрядкин с университетскими значками на пиджаках. Научные работники. Кандидатский минимум. Сдавали минимум, получали максимум. Открытий они не делали, а занимались закрытием чужих открытий. Не успевали открыть, а они уже закрывали – мелкозубые и остроглазые, заносчивые и неуживчивые, налитые соками до беременной пузатости. Девизом которых: "Нам и немедленно!" Руководством к действию: "Никому и ни за что!" Петух подсел поближе. Поближе подсел и Штрудель. – Не народ ли вы, господа хорошие, который так усердно разыскиваем? Ответили с готовностью: – Народ. Лучшие его представители. – Чем убедите? – Доказательством от противного. Если мы не народ, то кто же? У петуха зажегся глаз. Клюв заострился. Шпоры на ногах изготовились к бою. Гребешок набух черной кровью ярости. – Замечательно! Просто великолепно!.. Вас-то нам не хватало. Штрудель забеспокоился: – Давай пересядем от них. Пересядем давай… – Сидеть! – приказал петух и вопросил с умыслом: – Согласны ли вы, господа народ, с таким тезисом? Ничто не дано постигнуть, ибо чувства наши ограничены, разум слаб, жизнь коротка, и лучше воздержаться от всякого суждения. – Простите, – возразил Двурядкин со свойственной ему неуемностью. – Но вы, кажется, петух, а петухам умозрения не свойственны. – Петух, – согласился Штрудель. – И еще какой! Хоть сейчас на блюдо. – Мой друг не ошибается, – подтвердил петух. – Однажды меня начинили каперсами с шампиньонами, подали под апельсиновым желе к столу Людовика Четырнадцатого, но я предусмотрительно исчез из-под светлейшей вилки, и бедняга Ватель, метрдотель короля, заколол себя шпагой от конфуза-огорчения. Двурядкин с Трехрядкиным поежились на скамейке: – С кем имеем честь? Представился не без скромной гордости: – Перед вами натурфилософ, хиромант и астролог, сподвижник духовных озарений доктора оккультных наук, имя которому – Филипп Теофраст Бомбаст фон Гугенгейм. Двурядкин с Трехрядкиным хищно нацелились, сметливы, увилисты и настырны: – Это мы опровергнем… – Это немедленно… – Ибо неоспоримо, что Филипп… – Неопровержимо, что Бомбаст… Петух переждал бурные излияния, затем продолжил: – Не вникнуть ли нам, господа народ, в первопричины с первоосновами? В начало начал всего сущего? – Вникали… – ответили. – И отбросили за ненадобностью… – Ползучий эмпиризм… – Чувственный опыт, не более того… – И всё же, господа народ, и всё же!.. Видна ли человеческая физиономия на диске луны? Встречаются ли планеты, сбежавшие с орбиты по собственной воле? Необходимы ли клизмы и кровопускания при заболевании чумой? Прочий увлекательный вздор, волновавший мыслителей прошлого. Встал со скамейки неприглядный мужчина, вопросил с затаенной угрозой: – Кто произнес это слово? Пассажиры в едином порыве ткнули пальцем в виновников: – Вот… – Они-с… – Произнесли слово – прошлое… – Без достаточного к тому осуждения… Мужчина подошел вплотную, сказал деловито: – Повязочку. Позвольте повязочку на глаз. – Зачем? – Кто прошлое помянет. Без достаточного к тому осуждения. Таков у нас обычай: глаз вон. Штрудель взволновался: |