Онлайн книга «Я исповедуюсь»
|
Едва он открыл футляр в мастерской Пау Ульястреса, как мастер сказал, что это подлинная скрипка из Кремоны. Ему хватило ее запаха и вида. Однако Пау Ульястрес не знал истории Виал. Он слышал что-то о ней, но полагал, что скрипка Сториони может стоить уйму денег, и было неосмотрительно с вашей стороны до сих пор не отдать ее на оценку. А вы в курсе, какова страховка? Я не сразу понял, о чем речь, убаюканный спокойной обстановкой мастерской. От теплого красноватого света, такого же, как цвет дерева на корпусе скрипки, эта неожиданная в самом центре Грасии [372] тишина казалась очень надежной. Окно выходило во внутренний двор, где виднелось помещение для просушки дерева с открытой дверью. Там дерево неспешно старилось, покуда Земля, нынче уже круглая, сумасшедше крутилась, как юла. Я в страхе посмотрел на скрипичного мастера: я не знал, о чем он меня спросил. Он улыбнулся и повторил вопрос. – Мне в голову никогда не приходило ее оценивать, – ответил я. – Она была частью нашей обстановки и находилась у нас всегда. Мы никогда не хотели ее продавать. – Вашему семейству повезло. Я не ответил, что сомневаюсь, поскольку Пау Ульястреса это не касалось и он не мог прочитать эти строки, которые еще не были тогда написаны. Мастер с позволения Адриа поиграл на скрипке. Он сделал это лучше, чем профессор Казалс. Она звучала почти так же, как если б на ней играл Бернат. – Она – чудо. Как Дель Джезу. И по размеру такая же. – Все Сториони столь же хороши? – Не думаю, что все. Но эта – да. – Закрыв глаза, он вдохнул ее запах. – Вы держали ее в футляре, да? – Уже довольно давно – нет. Но некоторое время… – Скрипки – живые. Скрипичная древесина – как вино. Она разрабатывается постепенно, и ей полезно чувствовать давление струн. Ее звук становится богаче, когда на ней играют; ей нравится, когда вокруг нужная температура, когда она может дышать, когда с ней аккуратно обращаются, чистят ее… Запирайте ее, только если уезжаете из дому. – Я бы хотел связаться с ее предыдущими владельцами. – У вас есть документ о праве на владение ею? – Да. Я показал ему договор о купле-продаже, заключенный между отцом и синьором Саверио Фаленьями. – А документ, подтверждающий ее подлинность? – Да. Я показал ему справку, составленную дедом Адриа и скрипичным мастером Карлесом Кармоной в те времена, когда за смешные деньги можно было засвидетельствовать подлинность даже фальшивых купюр. Пау Ульястрес с любопытством изучил бумагу. И вернул мне без всяких комментариев. Он немного подумал. – Вы не хотите ее оценить прямо сейчас? – Нет. По правде говоря, я хочу лишь точно узнать, кто были ее прежние владельцы. И хочу с ними познакомиться. Пау Ульястрес взглянул на документ о праве на владение: – Саверио Фаленьями. Здесь же указано. – Те, кто были владельцами до него. – А можно узнать, почему вы хотите с ними связаться? – Я и сам не знаю. Мне кажется, что эта скрипка принадлежала нашему семейству всегда. Меня никогда не волновало ее генеалогическое древо. Но сейчас… – Вас беспокоит, подлинная ли она? – Да, – солгал я. – Если хотите мое мнение, то я готов дать руку на отсечение, что это инструмент, сделанный в лучшую пору деятельности Лоренцо Сториони. И об этом свидетельствует не документ, а то, что я вижу и слышу, когда играю на этой скрипке. – Мне говорили, что это его самая первая работа. – Лучшие из скрипок Сториони – первые двадцать. Говорят, это благодаря древесине, из которой они изготовлены. – Древесине? – Да. Она была исключительная. – Чем именно? Но мастер гладил мою скрипку и не отвечал. Я почувствовал ревность – столько нежности… Пау Ульястрес взглянул на меня: – Так чего же вы хотите? И зачем пришли ко мне? Трудно до чего-то доискиваться, не говоря до конца правды тем, кто тебе может помочь. – Мне хотелось бы сделать генеалогическое древо всех владельцев, какие у нее были за всю историю ее существования. – Прекрасная идея. Но это будет стоить бешеных денег. Я не знал, как сказать ему, что, вообще-то, мне хочется выяснить, выдумали или нет сеньор Беренгер и Тито фамилию Альпаэртс. А также узнать, правильно ли, что владельца звали Нетье де Бук, как сказал мне отец. Или узнать, что оба имени не имеют отношения к настоящему владельцу и что скрипка всегда была и будет моей. Я ведь понимал, что конечно, конечно, если у скрипки был законный владелец до нациста, мне следовало связаться с ним, кто бы он ни был, упасть перед ним на колени и умолять его, чтобы он позволил мне держать ее у себя, пока я не умру. При одной только мысли о том, что Виал навсегда исчезнет из нашего дома, меня бросало в дрожь. Я готов был пойти на обман, чтобы не допустить этого. – Вы меня слышите, сеньор Ардевол? Бешеных денег! Если у меня и могли прежде возникнуть какие-то сомнения, то теперь я точно знал: Виал – настоящая. Быть может, я и пришел к Ульястресу только за этим: услышать это собственными ушами; убедиться, что я поссорился с Сарой из-за ценнейшей вещи, а не из-за кое-как сколоченных деревяшек, имеющих вид скрипки. Но нет, в глубине души я не знал, зачем пришел. Кажется, именно после похода в мастерскую Пау Ульястреса я стал размышлять о высококачественной древесине и о Иакиме Муреде. На обед подали отвратительный суп с манкой. Он подумал, что надо бы сказать, что ему не нравится суп с манкой, вроде того, что ему давали в этом, как его… ссучий суп с манкой. Но все было не так-то просто. Он не понимал, в чем дело – то ли это его зрение, то ли еще что, но только с каждым разом ему было все труднее читать и запоминать что-либо. Проклятый потолок. Запоминать что-либо. Запоминать. – Золотой мой, ты не хочешь есть? – Нет. Я хочу почитать. – Тебе надо давать суп с буквами. – Да. – Ну, давай поешь немного. – Лола Маленькая. – Вилсон. – Вилсон. – Что ты хочешь, Адриа, золотой? – Почему я ничего не соображаю? – Тебе сейчас надо есть и отдыхать. Ты уже наработался. Вилсон дал ему пять ложек супа и счел, что с обедом Адриа покончено: – Вот теперь можно почитать. – Он посмотрел на пол. – Ой, какой свинарник мы тут устроили… А если захочешь вздремнуть, скажи мне, я тебя уложу в постель. |