Онлайн книга «Голубые цветочки»
|
— Н-да, не сказать, чтоб вы меня очень обнадежили. — Итак, Шехерезада, я вас слушаю: история Альбера. — Ладно, так и быть. Я — единственная дочь бедного лесоруба… — Где-то я уже это слышал… дочь дроворуба… — Вы так и будете прерывать меня на каждом слове? Тогда уж лучше спите. Сидролен не преминул тут же доставить ей это удовольствие. Герцог верхом на коне прогуливался по лесу, молчаликий и одиновый. Сфен тоже помалкивал, но, поскольку прогулка затягивалась, а с нею и герцогская молчаликость, он разомкнул уста, чтобы спросить, можно ли ему говорить. — Говори, славный мой Демо, говори! — сказал герцог, любовно потрепав коня по холке. — Мерсибо! — ответил Сфен, весьма довольный удачным словцом. Он сделал вид, будто размышляет перед тем как задать вопрос, давно уже вертевшийся у него на языке. — Гм… гм, — сказал он наконец, — ну как там наша статуя? — Ей-богу, не знаю, — ответил герцог. — Разве она еще не отлита? — Да что-то последнее время о ней ничего не слыхать. Сфен не скрыл своего разочарования. Он даже пукнул от возмущения. — А вам не кажется, — спросил он, — что следовало бы этим поинтересоваться? — Пока что меня это не волнует. — А ваша слава как же? О ней вы забыли? Неужто вы не думаете о грядущих поколениях, что будут толпами стекаться со всех сторон, дабы узреть вас навечно отлитым в бронзе подле заветного феодального вяза? Неужто в вас не пробуждается гордость при мысли о том, что статус статуированного позволит вписать ваше имя во все истории искусств, весьма малочисленные, конечно, в наше время, но чье количество неизмеримо возрастет в последующие века. Черт подери, ей-богу, я уже пророчествую! И, разволновавшись от собственной речи, Сфен пустился вперед дробной рысцой. — Тихо, тихо! — остановил его герцог. Сфен вернулся к прежнему прогулочному шагу и, соответственно, к прежней теме: — Так мои аргументы вас не убедили? — Да-да, конечно, убедили, мой славный Демо. Я пошлю Пострадаля разузнать, как там дела с моим изваянием. — Прекрасная мысль! Заодно пускай разведает, движется ли и его собственное со Стефом. — Его отъезд, мне кажется, опечалит герцогиню, — грустно молвил герцог. — А почему бы и ей не проехаться туда же? Она так мечтала побывать в столичном городе Париже. — Тогда пойдут сплетни. — Что ж, пошлите с ними за компанию аббата Рифента, и пусть эту экспедицию возглавит монсеньор Биротон. А вы избавитесь от всех разом на пару месяцев. — Хорошо бы! Надоело мне слушать каждый день их уговоры да выговоры. Спасибо, еще не донесли на меня как на атеиста или колдуна. — О, вся эта болтовня лишь для проформы, — такое уж у них ремесло, но если вашему алхимику все-таки удастся изготовить эликсир долголетия, я думаю, они тоже не откажутся выпить стаканчик. — Пока что до эликсира далеко, — в настоящий момент мы изготавливаем взрывчатый порошок. — Ну и как, получается? — Конца не видно! Помолчав несколько минут, Сфен вновь заговорил в таких словах: — Я начинаю сомневаться, Жоакен, мудро ли вы поступили, приведя к себе в замок Тимолео Тимолея. С тех пор как он живет у вас и жжет огонь под своими ретортами, вы, Жоакен, сделались мрачным и молчаливым, а вдобавок растратили почти все свои денежки, полученные по договору в Сен-Мену. Разве я не прав? — Ох, прав! Сундуки мои опустели, и скоро мне придется разбить копилку моего будущего наследника. Это наводит меня на мысль, что правильнее было оставить у себя астролога. Он обошелся бы мне куда дешевле, да и герцогиня была бы довольна. — Ба! — ответил Сфен, — все эти людишки стоят друг друга. — Так ты сомневаешься в них, мой Демо? — Хотите, я скажу вам совсем откровенно: не верю я во все эти горескопы. — Да и я ничуть не верю. — И в философский камень — тоже ни капельки. — Ну знаешь ли! — вскричал герцог, — скажи это не ты, а кто-нибудь другой, я бы ему морду набок свернул! — Я в них не верю, — повторил Сфен, — но вам верить не запрещаю. — Надеюсь! Ах, если бы ты видел нас — Тимолео и меня — среди всех этих реторт и тиглей, колб и алембиков, пеликанов и змеевиков, перегонных кубов и прочих сосудов; если бы ты видел, как мы смешиваем соли с металлами — одни фиолетовые, другие синие, одни голубые, другие зеленые, одни желтые, другие оранжевые, а некоторые так даже красные, не говоря уже о белых и черных; смешиваем и наблюдаем, как один цвет переходит в другой, твердые вещества превращаются в жидкие, а жидкие в твердые, осязаемые становятся неосязаемыми, а неосязаемые — осязаемыми, а ведь я описываю тебе лишь внешнюю сторону наших манипуляций, — так вот, если бы ты видел это, славный мой Демо, ты бы сразу понял, что твой хозяин и алхимик трудятся не напрасно. Настанет день, когда ангелы увенчают успехом наши усилия, и тогда я прикажу отлить свою статую не из бронзы, а из чистого золота. — НАШУ статую. Герцог даже не расслышал этой поправки и снова впал в меланхолию, из которой Сфен не осмелился вывести его. Таким образом, они одолели еще одно лье в полном молчании, после чего Сфен решил возвратиться, но только по другой дороге; герцог, по-прежнему молчаливый, нахмуренный, унесшийся мыслями неведомо куда, не противоречил ему. Он вздрогнул лишь тогда, когда услышал, что его окликают: в этот миг они пересекали лужайку, где работали дроворубы, — они заготавливали топливо для печей Тимолео Тимолея. Что же до голоса, окликнувшего его, то он принадлежал одному из дроворубов, который спрашивал его в таких словах: — Благородный сеньор, как поживает моя единственная дочь-герцогиня? Сидролен вздрогнул и открыл глаза. — А ваши братья и сестры? — спросил он. — Ну вот, выспались! Я же вам сказала, что я единственная дочь! — Гм… значит, ваш отец был дроворубом… — Я только что кончила рассказывать, где познакомилась с мсье Альбером и как он послал меня сюда. Сидролен зевнул. — А вы не хотите рассказать еще разок? — спросил он. — Еще чего! — сказала Лали. — Надо было слушать, а не спать. — Ну ладно, тем хуже для меня, — сказал Сидролен, — оставим до другого раза. — Никакого другого раза не будет, хватит с вас. — Я учту, — сказал Сидролен. Он потянулся и встал. Рыболов на другом берегу все еще сидел на месте; пес, свернувшись калачиком, по-прежнему дремал в лодке. |