Онлайн книга «Кесаревна Отрада между славой и смертью. Книга 2»
|
Всё складывалось настолько сурово предопределённо и неизбежно, что сны могли оказаться этакой подсознательной аллегорией грядущего… Мелиора. Поместье Паригориев …Он опоздал на секунду: засов взвизгнул. Покои матери теперь были закрыты изнутри. Их там человек восемь, подумал Алексей отстранённо. Ещё трое – он видел – сбежали по лестнице вниз. И неизвестно, сколько их на первом этаже… Провал в памяти. Что-то было. Топор в руках. Зачем тебе такие двери, однажды спросил он, и мать засмеялась: я женщина одинокая… Хорошая дубовая дверь. Хороший железный засов… Они не сразу испугались, нет. Ведь их было так много… …зарубил последнего – кто-то внутри холодно вёл счёт – и оглянулся. Дом уже было не спасти, огонь рвался из окон кухни и столовой… он сунул Аникит в руки толстой кухарке: подержи – а сам бросился в дым, задержанного дыхания должно было хватить минуты на две… Апостол лежал почти у самого порога, такой тяжёлый… он всё порывался что-то сказать, хватал рукой, но из горла вместо звуков вырывались только красные пузыри, а потом кровь хлынула волной, он судорожно дёрнулся и замер… Дворня стаскивала зарубленных мародёров-крайнов на задний двор, мать распоряжалась спокойно и деловито, будто ничего не произошло, так, пустячок, не о чем говорить… а Алексей вдруг словно закостенел. Ему помогли отойти в сторонку, заботливо усадили в вынесенное из горящего дома кресло, дали вина. Он сидел и смотрел на огонь. Сознание остановилось. Не поток, а лужица. Льдинка. Великий чародей умер… Виновник всех несчастий последних лет – вот он, лежит, вцепившись в своё мёртвое горло мёртвыми пальцами, а душа его проваливается куда-то, проваливается… До чего же он этого боялся, несчастный сукин сын! Когда стало светло, мать велела заложить дорожную карету и две фуры. У неё был ещё один дом – в Столии. Часть дороги Алексею было по пути с этим обозом. Да и не бросать же мать на дорогах без охраны… Только под вечер, когда разместились в старом и тесном постоялом дворе у моста через Сухую речку, Алексей сумел наконец прочесть в себе ту мысль, что так тревожила и не давала покоя. Теперь, когда чародей Астерий мёртв, можно распелёнывать и будить кесаря… Мелиора. Болотьё – Что? – Сарвил не поверил. – Астерий умер, – повторила Ларисса с дрожью в голосе. – Он умер быстро и бесповоротно. От железа. Он умер. Душа его внизу, на равнинах. Он умер… – Значит, скоро и мне… нам. Вы ведь пойдёте со мной? Молчание. – Да… – еле слышно. – Теперь уже, наверное, можно сказать: это ведь вы помогли тогда Пактовию? – Можно. Нет, не я. Я лишь… была при этом. Да. Только так и можно сказать. Очень долгое молчание. – Он… знает – кто? Хотя бы – догадывается? – Уже всё равно. Никто ничего не сумеет сделать… Мелиора. Юг. Целебные воды Агафоники – Камен! Эй, сотник Камен! Не сотник, а тысячник, мысленно поправил кричавшего Камен, медленно и солидно сходя с коня и разводя руки для объятия. Улыбка лезла на его лицо, он сгонял её, но она всё равно лезла… – Венедим, дружище! Какими судьбами? – Это ты – какими судьбами? Я-то здесь уже второй месяц. – Ну? Вот не знал, а то бы раньше приехал. Слышал, что ты уцелел тогда, азахи рассказывали… Всё равно не думал, что встречу. Ну, рассказывай. Что нового? Женишься скоро, говорят? – Ну… да. Наверное. – Чего это ты? Не охота, что ли? – Да нет… Ты сам-то как? Не ранен, смотрю. Отчего же сюда приехал? – Пока тихо, решил подлечиться. Свежих ран не заработал, хвала Создателю, а вот старые никак не уймутся. Тысяча моя тут неподалёку, меловой тракт охраняет. – Тысяча уже, значит? – Слово одно, что тысяча. Если по клинкам, то три сотни полного состава набираются да ещё отдельных два десятка. Всё молодёжь… – Ну, это-то понятно. Ты остановился где? – В трактире… эх, как же его… а, "Зелёное яблочко". – Почти рядом со мной. Это отлично. А лечиться у кого, не договаривался ещё? – За тем и еду. – Тогда я тебе порекомендую Аэллу Саверию. Сначала-то меня другая ведима пользовала, и всё без толку. Теперь же – ну, просто с каждым днём… веришь, ещё дней пять назад на ногу наступить не мог. – А она согласится? – А мы попросим. Баня ведимы Аэллы стояла на камнях, из-под которых вытекал тоненький ручеёк. Над всем этим полушатром раскинулась крона исполинского платана, в незапамятные времена изуродованного ураганом или молнией. Ведима только что отпустила молодую женщину-горбунью и присела на скамье у входа – отдохнуть. Появление нового пациента радости ей не доставило. – Силы на исходе, – сказала она просто. – Слишком много больных прошло через мои руки. Каждый отнимает частичку. Не знаю, что делать. Надо остановиться. Но как? Я осмотрю вас, Камен. Но возьму к себе лишь в том случае, если молодые ведимы окажутся бессильны. Заходите, раздевайтесь, ложитесь на лавку. В бане пахло баней – а ещё воском и травами. Камен снял с себя дорожный кафтан, рубаху, кожаные штаны, остался в коротких исподних. Лавка оказалась из какого-то странного тёплого и даже как будто мягкого дерева. Углы были оглажены. Тело словно растеклось по ней, глаза затуманились… Он слышал, как ведима Аэлла вошла, стукнула чем-то. Потом послышался её сдавленный вскрик. Камен вскочил. Женщина стояла, тяжело дыша и прижав руки к щекам. Он не мог понять, на что она смотрит. Плошка с полузастывшим воском… – Простите… – пробормотала она и выбежала. – Венедим! Акрит Венедим! Ничего не понимаю, подумал Камен. На всякий случай надел штаны и обулся. Мало ли… Они вскоре вернулись оба. Теперь Аэлла взяла плошку в руки. Поднесла к глазам. – Вне всякого сомнения, – сказала она. – Когда это случилось? – голос Венедима оказался неожиданно хрипл. – Недавно. Ночью или утром. – А… как? Непонятно? – В общих чертах… не от чар. Скорее, от железа… Венедим вдруг сжал её в объятиях и расцеловал. Потом бросился на Камена. – Да что случи… о-ох… – Кто-то убил Астерия! Чародея Астерия Полибия! Убил окончательно! – Который… прежнего нашего кесаря?.. – Да! Да! Да! – Ух ты. Убил – железом? |