Онлайн книга «Фомка-разбойник»
И, вглядываясь в лунные сумерки, я уже различал в их переменчивых, неверных тенях воинов в шишаках с мечами, копьями и щитами. Беззвучно совершалась предо мною лютая рукопашная битва, сверкало немое оружие, падали богатыри. Да, было время… Умели наши предки хоронить своих прославленных воинов. Но легкое облачко скользнуло по светлому лику луны. И когда сошло, предо мной снова были только веселые зеленя, подо мной – небольшой, кругом ровный холмик. Я сразу вспомнил про Заливая и подумал: что-то очень уж долго длится перемолчка! Интересно, что испытывает сейчас русак? Но сказочная ночь властно требовала необычайного, и мысль моя легко перескочила с русака на меня самого: а вдруг и меня разыскивает по следу какой-нибудь страшный зверь с горящими глазами и выбегающими из кровавой пасти клыками? Какой-нибудь там вроде ископаемого громадного пещерного медведя. Будь я мальчиком, я бы, наверно, вздрогнул от такой мысли и мне захотелось бы очень быстро обернуться. Но я только грустно улыбнулся. За полями зажегся огонек: там собиралась ложиться спать мирная, давно забывшая ночные страхи колхозная деревня. Самый большой и страшный хищный зверь, на встречу с которым я мог рассчитывать здесь, была лисичка. Последний маленький медведь-овсяник был убит здесь пять лет тому назад, а о волках уже десятки лет и помину нет. Даже смешно стало. Вот стоим мы с Василием Алексеевичем, опытные охотники, напрягаем слух и зрение: ждем на лазу зверя. А зверь этот – зайчик. А ведь нам с Василием Алексеевичем вместе-то, пожалуй, сотня лет. Он – известный охотовед, старый зверятник. Да и я на своем веку побывал и в тайге, и в тундре – повидал зверя. Мы оба изучали зоологию, для нас больше уже не может быть удивительных неожиданностей в этих исследованных, давно обжитых человеком местах. Как далеки мы от дней нашего детства, когда любой лесок за околицей был населен для нас всевозможными чудами: зверями, которых мы не умели назвать, и – на равных с ними правах – лешими, русалками, кикиморами и другой нежитью. Сказка потеряла всю свою силу над нами, потеряла обаяние тайны: каждое животное здесь мы знаем по имени, отчеству, фамилии, а с именем – и всю его жизнь – «биологию». Я вздрогнул: из лесу слева от меня донесся короткий, глухой и хриплый крик. Так мог бы вскрикнуть древний, вросший в землю и весь покрытый мхом камень, если бы вдруг обрел голос. И вместе с тем я не сомневался, что это крик зверя. Только вот этого зверя я не мог назвать по имени. Я с любопытством вслушивался в тишину: сейчас, наверно, крик повторится, и тогда я пойму, узнаю, чей он. Но вместо звериного крика раздался вдруг там же – недалеко, слева от меня – неистовый лай Заливая. Пес лаял часто, заливисто, то и дело сдваивая голос. По зайцу гончая так никогда не вопит, по зайцу она брешет. В сумке у меня были две разрывные пули: старая таежная привычка – на всякий случай всегда иметь пули с собой на охоте. Но было ясно, что я не успею достать их, вынуть из ружья дробовые патроны и заложить в стволы пули: так близко от меня был Заливай, а зверь должен был находиться еще ближе. Приподняв двустволку, я не отрывал глаз от темной стены леса. Вдруг из опушки выметнулся зверь ростом с волка. Я приложился… И опустил ружье. Это был Заливай. Он смолк, метнулся по полю в одну сторону, потом в другую. Подбежал под самый жальник, поднял голову и на миг уставился на меня. Но сейчас же тявкнул, уверенно взял след и помчался вправо от меня – через дорогу. Еще минутку мелькали в сутеми его белые чулки и – исчезли. Он пошел прямо на опушку, где стоял Василий Алексеевич, и я невольно задержал дыхание: вот раздастся выстрел. Но лай Заливая удалялся, а выстрела не было. Я выпустил распиравший грудь воздух. Признаюсь: чувствовал я себя не совсем уютно. Поведение гончей было совершенно недвусмысленно: Заливай шел по следу; он прошел под самым жальником – у меня под ногами; значит, до него прошел у меня под ногами и зверь. Тот зверь, которого я не мог назвать. Прошел, как привидение: беззвучно, невидимо. Но если я его не видел и не слышал, то он-то не мог меня не видеть: ведь я стоял на холме и снизу был, конечно, очень заметен на ясном небе. Да и чутье должно было его предупредить о присутствии человека: ночной ветерок тянул как раз справа от меня к той опушке, откуда он вышел. Какой зверь мог пройти в двадцати шагах от меня, оставшись незамеченным? И даже не зашуршать когтями по опавшей листве на опушке! Василий Алексеевич тоже не выстрелил, – значит, зверь и у него прошел невидимкой. Голос Заливая потерялся уже в глубине леса. Я вдруг почувствовал, что ночь холодная, а мне очень жарко. Так или иначе, дело было кончено: зверь прошел и уж, конечно, сюда не вернется. Я опустил предохранитель и повесил ружье на плечо. Закуривая на ходу, спустился с жальника. С Василием Алексеевичем мы сошлись на дороге. – Видели? – спросил он. – В том-то и дело, что нет. – Я видел. Крупный зверь. Как из-под земли вырос. На широких махах подошел к опушке и стал за кустами. Близко. Голову держит высоко. – Да кто же? – Не знаю. Невозможно было разглядеть. – Осечка? – Нет; просто не стрелял. – Вот тоже!.. – А вы попробуйте в такого – заячьей-то дробью! – Ну и что же? – Ну, потом сдвинулся и разом пропал за деревьями. Как сгинул. Шорох, правда, был. И два раза хрустнуло в лесу. Похоже, не он, а от него кто-нибудь бежал в разные стороны. Василий Алексеевич замолчал. Тут только я сообразил, что оба мы все время зачем-то говорили шепотом. Шагая по дороге, я совсем другими глазами всматривался в ночь, чем тогда, вначале, на жальнике. Нет, черт возьми, годы тут ни при чем. Луна свое взяла. Подмораживало. Лунная мгла опустилась и остекленела. Заливая не было слышно. Великое бессловесное – земля, лес, небо – давило меня своей непонятной немотой. Наверно, и Василия Алексеевича тоже. Но мы молчали: может быть, оба не решались начать разговора, в котором не хватало у нас главного слова. Я думал про одно: как это я не увидел, а Василий Алексеевич видел, да не знает – кого? К деревне мы подходили уже в полной ночной темноте: луну заволокло большой тучей. Тут нас догнал Заливай. |