Онлайн книга «Россия, кровью умытая»
|
– Видишь? – Вижу. – Твоя насекомая и моя насекомая, моя крещеная, твоя басурманка… Угадай, какой они породы? – Обе солдатской породы, – отвечает Осман на турецком языке. – Хэп сибир аскерлы… – Верно! – орет Макарка Сычев. – За что же нам друг на друга злобу калить и зачем неповинную крову лить?.. Не одна ли нас вошь ест и не одну ли мы гложем корку хлеба? – Кардаш, чох яхши, чох! – закричали турки, а посмеявшись той шутке, все принялись господ офицеров поносить. И как они смеют прятать от солдата свободу в кошельке? Слушали мы и песни турецкие, и на один, и на два голоса, и хоровые. Ничего, задушевные песни, а в пляске, я так думаю, за русским солдатом ни одна держава не угонится. Вышел наш Остап Дуда, штаны подтянул, сбил папаху на ухо, развернул плечо – ходу дай! Балалайки как хватят, Остап как топнет-топнет: земля стонет-рыдает, и сердце кличет родную дальню сторонушку… Собрались как-то и мы целым взводом к туркам в гости. Приходим. – Салям алейкум. – Сатраствуй, сатраствуй. Оборванные, голодные, греются на солнышке, микробов ловят. – Приятель, чего поймал? – спрашивает русский. – Блох. – Как блоху? Воша. – Блох. – Почему белый? – Маладой. – Почему не прыгает? – Глюпый. Смеемся, курим, о том и о сем разговариваем. По харям видно – и им до смерти домой хочется, а домой не пускают. – Яман дела? – Яман, яман… Землянки турецкие еще хуже наших. Бревна не взакрой накатаны, как у русских принято, а торчат козлами, а иные логова из камня-плитняка сложены, пазы глиной и верблюжьими говяхами заделаны, по стенам плесень и грибы растут – в берлоге такой ни встать, ни лежа вытянуться. В офицерских землянках и чисто, и сухо – полы мелким морским песком усыпаны, тут тебе цветы, тут ковры и подушки горами навалены, – этим терпеть можно, эти еще сто лет провоюют и не охнут. Наменяли мы на кукурузный хлеб сыру козьего, табаку, мыла духового; один из наших уховертов умудрился – офицеровы сафьяновые сапожки спер, и поползли мы назад. Доходим до своей позиции и видим пробуждение: полчане бегут, на ходу шинелишки напяливая; полковой пес Балкан тявкает и скачет как угорелый; музыканты барабаны и трубы тащат. – Куда вы? – В штаб дивизии. – Чего там? – Бежи все до одного… Комиссия приехала. – Не насчет ли мира? – Все может быть. – А окопы, наша передовая линия? – Нехай Балкан караулит. До штаба дивизии восемь верст. Бежим, пятки горят. – Мир. – Домой… – Дай ты господи. Довалились, языки повысунувши. Народу набежало, народу… Полковые знамена и красные флаги вьются, оркестры играют «Марсельезу». – Кто приехал? – Штатская комиссия по выборам в учредилку. – Слава богу. – Потише, потише… Проскакал дивизионный, и полки замерли. Вот чего-то прогугнил батя, но нам слушать его неинтересно. Вылезает один, в суконной поддевке, снял шапку бобровую и давай на все стороны кланяться: – Граждане солдаты и дорогие братья… Низкий поклон вам от свободной родины, от великой матери-Расеи! Закричала от радости вся дивизия, задрожали земля и небо. Оратор тот знай повертывается да волосами потряхивает… Слушали его передние сотни, а задние – тысячи – по маханию рук старались догадаться, о чем он говорит. До нашей роты хоть и не каждое слово, а долетало: – …Граждане солдаты… Геройское племя… Государственная дума… Защита прав человека… Углубление революции… Революция… Фронт… Революция… Тыл… Наши доблестные союзники… Старая дисциплина… Слуги старого строя… Сознательный солдат… Партия социалистов-революционеров… Свобода, равенство, братство… Своею собственной рукой… Еще один удар… Революция… Контрреволюция… Война до полной победы… Ура!Дивизию как бурей качнуло: – Ура! – А-а-а-а… – Аа-а-а-а-а-а… Иной, не поняв ни аза, кричал так, что жилы на лбу вздувались; иной потому кричал, что другие кричали: была приучена дивизия к единому удару; а иной просто тому радовался, что видел живых расейских людей, – и об нас, мол, не забывают. В политике в те поры рядовые мало разбирались. Нам всякая партия была хороша, которая докинула бы до солдата ласковым словом да которая пригрела бы его, несчастного, на своей груди. Мы с членом комитета Остапом Дудой кричали «ура» вместе со всеми, а потом поглядели друг на друга и задумались… – «Война до победы», – говорю, – таковые слова для нас хуже отравы. Остап Дуда скрипнул зубами: – Как бы они нас красиво ни призывали, воевать больше не будем. – Где тут солдату просветление, ежели нас на своих же офицеров натравливают? – Это говорит позади меня отделенный Павлюченко. – Сами мы их ругаем, а ты, тыловая вошь, не кусай. Они хоть и не больно хороши, а с нами вместе всю войну прошли, одним сухарем давились, под одну проволоку ползали, одна нас била пуля. Немало их, как и нас, серых, закопано в землю, немало калеченых по лазаретам валяется… Кругом заговорили: – Правильно. – Неправильно. – Долой белогорликов. Оборачивается к Павлюченке Остап Дуда и головой невесело качает: – Эх ты, Петрушка балаганный, верещишь незнамо что… Нашел кого жалеть! Нам офицеров жалеть не приходится, большинство из них воюет по доброй воле да нас же в три кнута гонят в наступление… Интенданты, что заглатывают солдатские деньги, есть наши первые враги. Называют тебя свободным гражданином и заставляют служить без курева за семьдесят пять копеек в месяц, а корпусной генерал, по словам писарей, получает три тысячи рублей в месяц. Эти генералы есть тоже наши первые враги… Туркам наша свобода не вредит, не в нос она тем, кто сидит на мягких диванах… Поехал я летом в отпуск в Тифлис. Жара-духота свыше сорока градусов. Хожу по улицам в зимней папахе и в зимних шароварах. А буржуи катаются на извощиках, одеты в шелка и бархат, обвешаны бриллиантами и золотом… Офицеры в духанах сидят, кителя расстегнули – курят сигары, тянут винцо и ля-ля-а, ля-ля, ля-ля-ля-ля, лля-ля, ля-ля-ля, ля-а-ля-ля-ля… Это не сказка, можете поехать в город Тифлис и сами все рассмотреть. Время положить ихнему блаженству конец! |