Онлайн книга «Римские каникулы»
|
– А до каких часов работают магазины? – спохватилась Романова. Маша посмотрела на часы: – У нас еще есть полчаса. – Пойдешь с нами? – Романова обернулась к Раскольникову. – Нет. Я не люблю магазины. Я вас здесь подожду. – Мы быстро. Туда и обратно. А то я с твоими перемещениями без платья останусь. Он промолчал. «Обиделся, – подумала Романова. – И черт с тобой». Он вдруг надоел ей сильно и мгновенно, как головная боль. Захотелось встать и уйти, и купить новое шикарное платье, и зашагать в нем по Италии, как хозяйка жизни, а не раба любви. Жертва чужой авантюры… Времени было мало, нервы издерганы, поэтому Маша и Романова спешили, нервничали, мерили, снимали, опять мерили и судорожно стаскивали через голову одно платье за другим. Лавочка была маленькая, примерочная тесная, и все кончилось тем, что купили дорогое платье – дороже, чем планировала Маша. От этого настроение у нее упало. И когда вышли из лавочки – обе молчали, переживая второй шок за сегодняшний день. Своих денег у Маши не было, значит, она залезала в карман мужа и, значит, придется объясняться. Антонио – жаден до тошноты, и разборка займет неделю. – Я в Москве отнесу деньги твоей маме, – сказала Романова. Она шла в новом платье, почти таком же, как у хозяйки ресторана, а старое несла в пакете. Она хотела поразить Раскольникова. Он увидит ее в новом платье и скажет: «Я не собирался любить тебя, это не входило в план. Но я влюбился. И поэтому я остаюсь. Я остался только из-за тебя…» Маша подумала с удовлетворением, что она не потеряла деньги, а как бы перераспределила капитал, сделала подарок своей маме. Она ведь должна помогать маме, живущей в социализме и дефиците, а попросту – в нищете. Но Антонио безразлично, куда уходят деньги – на подругу или на маму. Они УХОДЯТ от него и машут на прощание рукой. – Как ты думаешь, он не сбежал? – заподозрила Романова. – Да нет. Он струсит. Он трус. – Почему? – удивилась Романова. Сбежать в чужой стране – поступок, почти героический. – Если решил уйти, зачем тебе сказал? Зачем он на тебя это повесил? – А зачем? – Чтобы не тащить одному. Это – тяжесть. А вдвоем легче. Маша помолчала, потом добавила: – Все они эгоисты и сволочи. Вышли на площадь. Раскольникова не было. – Ушел, – сказала Романова. В ней все рухнуло. – Он в гостинице, – убежденно возразила Маша. – Спать лег. По площади летали голуби. Индусы продавали свою продукцию, которая была разложена прямо на асфальте: платья, бусы, фигурки из сандалового дерева. Между людьми и платьями ходил наркоман, курил свою наркоманскую самокрутку, жадно затягиваясь. Он был в кожаном пальто, надетом на голое тело, длинноволосый блондин, отдаленно похожий на Раскольникова, но красивее. Крупнее. Просто красавец. «А где его мама?» – подумала Романова. Все заблудшие люди казались ей детьми. В середине площади странный парень в набедренной повязке выполнял йоговские упражнения, складываясь и разгибаясь, как гуттаперчевый мальчик. Глаза его смотрели странно, казалось, видели другое, чем все, – и Романова поняла, что он тоже под кайфом, под мощной дозой. Возле собора спиной к стене сидели трое нищих: старушка, женщина и девочка. Бабушка, дочка и внучка. Три поколения. – Пусть у нас тоталитарный режим, – сказала Романова. – Но нищие так не сидят и наркоманы не разгуливают. – У нас есть ВСЕ, – сказала Маша. – И нищие. И наркоманы. И гении. – Я вернусь в гостиницу, – решила Романова. – Пойдем поужинаем, – предложила Маша. – От того, вернешься ты или нет, ничего не изменится. Маша потратила большие деньги на платье. А теперь готова платить за ужин. Все равно разборка. Все равно терпеть. Семь бед – один ответ. Антонио дал ей много: себя в свои сорок лет, Италию, Рим. Точку на горе с серебряной зеленью шатра и терракотом черепицы. Но Антонио обладал талантом сунуть ложку дегтя в бочку меда, и уже не нужен тебе этот мед, воняющий дегтем. И что толку от этой бочки… Но Маша давно заметила – за все приходится платить. Как за платье. И чем больше получаешь, тем дороже плата. Ресторанчик – шумный, тесный, стилизованный под кабачок. Люди сидели на простых лавках. Маша подняла тарелку с рыбой к носу. Не опустила голову к столу, а подняла тарелку. Это почему-то запомнилось. – Ты что нюхаешь? – удивилась Романова. – Не доверяешь? – Просто так, – не ответила Маша. Она не доверяла никому и ничему. На всякий случай. Богданов сидел на своей кровати и рассматривал книгу, которую удалось купить сегодня, – Бердяев. Бердяев смотрел с обложки: черный берет, острая бородка и особое выражение лица, которого совершенно не бывает на современных лицах. Современные лица отражают все, что угодно, кроме покоя. Вот еще одно современное лицо: Катя Романова. Ворвалась, как будто за ней гонятся сорок собак. Катя смотрела на пустую кровать Раскольникова. На чемодан – он слегка выдвинут, именно так, как был оставлен. Значит, Раскольников не возвращался. – Простите… А где Леня? – А разве он не с вами? – простодушно удивился Богданов. – Я думал, что вы не расстаетесь… – До свидания, – тускло попрощалась Катя. У нее был такой вид, как будто собаки догнали ее и растерзали. Растащили по кускам. Романова поднялась в свой номер, на свой второй этаж. Сняла новое платье. Легла. Руки и ноги стали ледяные, видимо, сердце плохо толкало кровь. Надя Костина укладывала чемодан. Завтра утром переезд в другой город. «Куда мы едем? – напряглась Романова. Заболела голова. – В Геную, кажется. А может, и не в Геную». Теперь уже все равно. Ее путешествие кончилось. Русская зима. Крутая гора. Романова на детских санках съезжает с горы. Стремительное скольжение. Дух захватывает от восторга. И вдруг впереди явственно видит прорубь с зеленоватой водой. Санки несет прямо в прорубь. Ничего нельзя сделать. Сейчас она утонет. Осознание смерти за несколько секунд до смерти… Зазвенел телефон. Романова спохватилась. Никакой проруби. Номер в отеле. Рим. Италия. Раскольников ушел. – А… – сказала Романова в трубку. – Катя, вы извините. – Узнала голос Руководителя. – Пропал Леня Минаев. Вы последняя, кто видел его… Руководитель ждал, что она начнет говорить, но Романова молчала. Выжидала. Да. Последняя. И что с того? – Вы не знаете, куда он пошел из гостиницы? Он вам ничего не говорил? – Он говорил, что хочет купить пишущую машинку, – соврала Романова. |