Онлайн книга «Сосны. Заплутавшие»
|
Микрочип держался в остывающей крови, которая сворачивалась все сильней и сильней. Тереза напрягла челюсти из-за вспышки гнева. Неистовства. Посмотрела на Итана. Ни единого слова не было произнесено, но это было неважно. Он видел слова, ясно написанные на ее лице: «Вот ведь подонки!» Итан снял микрочип с ножа, вытер с него кровь и ткани кусочком марли и показал Терезе. Потом сунул руку в нагрудный карман и вынул оттуда золотое украшение, купленное сегодня, – плетеную цепочку с медальоном в виде сердечка. – Ну зачем ты, – сказала Тереза. Итан открыл медальон и прошептал: – Храни микрочип в сердце. Ты должна все время носить это ожерелье, если я не скажу, чтобы ты его сняла. * * * В гостиной было по-настоящему тепло. Щеки Бена рдели в свете очага. Он рисовал открытую печь. Пламя. Чернеющее дерево внутри. Куски разбитого кофейного столика, разбросанного вокруг печи. – Где мама? – Читает в кабинете. Тебе что-нибудь нужно? – Нет. – Не беспокой ее некоторое время, хорошо? У нее был трудный день. Итан вынул охапку одеял из отделения под диваном и пошел обратно в кабинет. Тереза дрожала. Он закутал ее в одеяла и сказал: – Приготовлю на ужин что-нибудь горячее. Она улыбнулась сквозь боль. – Это было бы замечательно. Итан наклонился к ней и прошептал: – Выходи через час, но, как бы ни было больно, ступай твердо. Если они поймают тебя на том, что ты хромаешь перед камерами, они все поймут. * * * Итан стоял у кухонной раковины, глядя в черное окно. Три дня тому назад лето кончилось. Листья только начали окрашиваться в осенние цвета. Иисусе, осень длилась лишь мгновение – от августа до декабря за семьдесят два часа… Фрукты и овощи в холодильнике почти наверняка были последней свежей едой, которую они будут есть в грядущие месяцы. Бёрк налил в котелок воды и поставил на плиту кипятиться. Пристроил рядом большую кастрюлю, выставил регулятор плиты на среднюю отметку и плеснул в кастрюлю оливкового масла. У них оставалось пять помидоров на веточке – как раз хватит. Вырисовывался план ужина. Итан раздавил головку чеснока, нарезал лук, бросил все это в масло. Пока все шипело, порезал помидоры. Это вполне могло происходить и на их кухне в Сиэтле. Поздними субботними вечерами Бёрк ставил запись Телониуса Монка [32] , открывал бутылку красного и погружался в приготовление потрясающего ужина для своей семьи. Не существовало способа лучше снять напряжение после долгой недели. В этих минутах было ощущение тогдашних мирных вечеров, все ловушки кажущейся нормальности. Если забыть про то, что полчаса назад он вырезал отслеживающий чип из ноги своей жены в единственном месте в доме, которое не находилось под непрерывным наблюдением. Если забыть про это. Итан добавил помидоры, вдавил их в лук, налил еще масла и наклонился над плитой, оказавшись в сладко пахнущих клубах пара, пытаясь хотя бы на краткий миг удержать плод своего воображения… * * * Тереза вышла, когда он промывал макароны. Она улыбалась, и Итан подумал, что в ее улыбке чувствуется боль – едва уловимая напряженность, – но походка ее была безупречной. Они поужинали по-семейному на одеяле в гостиной, собравшись вокруг печи и слушая радио. Гектор Гайтер играл Шопена. Еда была вкусной. Тепло обнимало. И все это закончилось слишком быстро. * * * Миновала полночь. Бен спал. Они сожгли кофейный столик за два часа, и викторианский дом снова погружался в леденящий холод. Итан и Тереза лежали на кровати лицом друг к другу. Он прошептал: – Ты готова? Она кивнула. – Где твое ожерелье? – На мне. – Сними его, оставь на прикроватном столике. Проделав это, она спросила: – И что теперь? – Ждем одну минуту. * * * Они оделись в темноте. Итан заглянул к сыну и обнаружил, что тот спит без задних ног. Вместе с Терезой они спустились по лестнице. Ни он, ни она не произнесли ни звука. Открыв переднюю дверь, Бёрк поднял капюшон черной фуфайки и жестом показал, чтобы Тереза сделала то же самое. Они шагнули на улицу. Уличные фонари и фонарики на крыльце подчеркивали темноту. Холодную, без звезд. Они вышли на середину улицы. – Теперь мы можем разговаривать, – сказал Итан. – Как твоя нога? – Ужасно болит. – Ты у меня потрясающая, детка. – Я уж думала, что потеряю сознание. И мне этого хотелось. Они двинулись на запад, к парку. Вскоре услышали шум реки. – Мы здесь и вправду в безопасности? – спросила Тереза. – Мы нигде не в безопасности. Но, по крайней мере, без чипов камеры нас не засекут. – Я чувствую себя так, будто мне снова пятнадцать и я тайком выбираюсь из родительского дома. Такая тишина… – Я люблю выходить поздно. А ты раньше никогда не выбиралась тайком? Ни разу? – Конечно, нет. Они покинули улицу и побрели по игровой площадке. Через пятьдесят ярдов шар единственного уличного фонаря озарил сверху подвесные качели. Они шли до тех пор, пока наконец не добрались до конца парка, до берега реки, и сели на увядающую траву. Итан чуял воду, но не видел ее. Он не видел своих рук, когда подносил их к лицу. Никогда еще невидимость не казалась такой успокаивающей. – Я не должен был тебе рассказывать, – проговорил он. – То был момент слабости. Я просто не мог выдержать этой лжи между нами. Того, что мы с тобой не на одной и той же странице. – Конечно, ты должен был мне рассказать. – Почему? – Потому что этот город – полное дерьмо. – Но вряд ли где-нибудь за его пределами лучше. Если ты когда-нибудь мечтала покинуть Заплутавшие Сосны, я погасил этот лучик надежды. – Я в любой день предпочту правду. И я все еще хочу отсюда уйти. |