Онлайн книга «Да будем мы прощены»
– Если мне не изменяет память, – начинаю я, изо всех сил подбирая слова, – по ее поводу были какие-то семейные трения. Она молчит пару секунд, потом продолжает: – Перевод в подчинение администрации архивов и записей США навел нас на мысль о реорганизации. Перехожу прямо к делу: мы нашли в ящиках материалы, которые содержались отдельно. – Какого рода материалы? – По моим ощущениям, они были для отца довольно личными. Бумаги, с которыми никто из нас не был знаком, неизвестные прежде документы. В общем, я хочу сказать, что мы открыли нечто… – Правда? – спрашиваю я, удивленный. – А что именно? Она молчит. И линия молчит, почти мертвая. – Я слушаю. – Рукописные материалы, о которых мы не знали, – говорит она сдавленно. – Дневники? – Может быть. Или нечто иное. – Любовные письма? Она молчит. – Мемуары? Снова молчание, и наконец она отвечает: – Рассказы. – Вроде тех, что в «Нью-Йоркере» печатаются? – Мрачнее. – Невероятно, – говорю я. – В поисках человека, который мог бы работать с этими материалами, мы хотели выйти за привычный круг, за рамки обычных кандидатов, известных ученых, чье отношение к моему отцу несколько предвзято, и Черил подумала, что это может заинтересовать вас. Я проглатываю реплику: «Кто такая Черил?» – успеваю поймать себя за язык, хотя и кашляю. – Я заинтересован, – говорю я. – Очень заинтересован. Вы знали, что ваш отец пишет художественную прозу? – Никто не знал, – говорит она. – Я бы хотела, чтобы вы взглянули, а после этого, наверное, продолжим разговор. Где вы сейчас? – На кухне, – отвечаю я. Она ждет. – В Уэстчестере. – Мы с Дэвидом живем возле Филадельфии. Я могу предоставить вам эти материалы в офисе юриста на Манхэттене. – Вполне устроит. У меня занятия по понедельникам и средам, а в эту пятницу назначена встреча, но в любое другое время я доступен. – Я подумаю, как это организовать, и перезвоню вам. – Жду с нетерпением. Трубку я вешаю в состоянии такого подъема, как будто мне дали ключи от царства. Бросаю Тесси «Милк боунз» и рассыпаю по полу кошкино угощение. Открываю холодильник – пустой, с кислой вонью – и напоминаю себе, что надо пойти в магазин купить еды и чего-нибудь для мытья холодильника. Я чувствую, что многим обязан Черил и начинаю думать, как ее отблагодарить. Так прямо цветы посылать нельзя. Может, коробку бифштексов? Что можно послать такого, что останется в тайне? Я могу послать в Нейтвиль съестные припасы. «От вашего имени отправлено сто – ладно, двести, – банок витаминизированного арахисового масла голодающим детям в Нейтвиль, Южная Африка». Или купить ей сертификаты спа – женщины любят, когда им скребут ноги, и чтобы не на фоне футбольного матча. Тем временем я иду в хозяйственный магазин, надеясь, что снова случайно встречу женщину, которая искала батарейки, и куплю в дом новый автоответчик. – Люблю ваш магазин. В нем есть все, что тебе нужно, и даже то, что ты не знал, что тебе нужно, – говорю я старику за кассой. Он смотрит на меня с недоумением. Старый автоответчик я прячу в шкаф Джейн и устанавливаю новый. Оставляю на нем исходный механический голос: «Здравствуйте, мы не можем подойти к телефону. Пожалуйста, оставьте сообщение». К вечеру звонит телефон, я жду, чтобы ответчик снял трубку, – для проверки. Это Эшли, вся в слезах: – Это мой дом? Я не туда попала? Мне мама нужна! – Что случилось? – беру я трубку. Автоответчик отключается. – Просто мне нужна мама. – Расскажи, что случилось. – Мне мама нужна. Она шмыгает носом. – Я понимаю, но ее сейчас нет, – говорю я как можно тактичнее. – Что случилось? – У меня… изменения. И мне нужен мамин совет. – Изменения? – Ну, я стала взрослая. – У тебя месячные? – Она шмыгает носом и ничего не говорит. Я спрашиваю: – А есть в школе кто-нибудь, с кем можно говорить? Медсестра, скажем? – Я пробовала. Она мне выдала целую лекцию по биологии, прокладки и «тампаксы», а потом сказала, что, если я религиозная, мне это нужно обсудить со своим духовным наставником, а только потом использовать. А после она говорит: «Вообще-то это не важно, пользуйся так, как тебе удобнее». Я ничего не поняла. – А как поступают твои подруги? – Они с мамами говорят или со старшими сестрами. – Эшли всхлипывает. – А я ничего про все это не знаю. Мне только когда-то мама рассказывала, что, когда она была школьницей, ей школьная сестра выдала большой санитарный пакет. Как пеленка, говорила мама, и она засунула его между ног и пошла по коридору, и была уверена, что все знают, что у нее месячные. Она так смущалась, просила отпустить ее с физкультуры, взяла ножницы, пошла в туалет и там разрезала пакет на четыре куска, а их клейкой лентой прилепила к трусам. – Твоя мама всегда опережала свое время, – говорю я. Не то чтобы эта история меня взволновала, но я всегда рад поговорить о Джейн. – Я попробовала «тампакс», – снова разражается слезами Эшли. – И я его не в ту дырку сунула. Я пытаюсь представить, о чем она, и ничего не могу сказать. – Ты знаешь, что там две дырки? – Вообще-то да. И я сунула не в ту. – Откуда ты знаешь? – Ну, ощущение, что неправильно. – Ты вложила его в попу? Я не знаю, как сказать. «Снизу» – так и то, и другое «снизу». А «задница» или еще какое-нибудь слово – слишком грубо в разговоре с одиннадцатилетней девочкой. – Ага. И это здорово больно. Очень трудно было там нащупать, что где, и первая казалась слишком маленькой, ну, я и надавила. – Там есть веревочка? Я вот откуда знаю: когда-то добивался секса с одной девушкой, а она сказала, что у нее месячные, а я сказал, что это не важно. Но я заткнута, сказала она, и тут я не понял. Потяни за веревочку, сказала она, я и потянул. Вылетел ком окровавленной ваты, и я, думая, что бросаю его на пол, дернул рукой слишком сильно, а он полетел, хлопнулся о стену и сполз к плинтусу, оставив кровавый след. – Была там веревочка, – отвечает Эшли. – Ты можешь подойти к зеркалу и посмотреть? Я себя чувствую как человек, который должен посадить самолет, имея опыт пассажира. – Там так все грубо, – говорит она. |