Онлайн книга «Да будем мы прощены»
Там собрались мужчины и ведут себя как мужчинам положено: притворяются, будто они не тревожатся, притворяются, будто человеческое им чуждо, но все же им хочется быть вместе. – Я ходил с ними вчера – лес прочесывали. Возил их на своей машине. – Стыд и позор какой-то… – Да найдут ее, девчонки часто из дому сбегают… – Сейчас уже нет. Раньше так было, сейчас стараются поближе к дому держаться, бегать опасно стало. – Откуда вы знаете? – Сам трех воспитал… Жизнь продолжается, но я не понимаю, как можно жить по-прежнему, когда человек пропал. Жизнь останавливается; хуже того, она превращается в ад на земле, невозможно не сходить с ума от страха и неизвестности. Мысль зацикливается и мечется по кругу, не может покинуть его, потому что хоть на миг перестать об этом думать – значит забыть, перестать посылать поисковые сигналы – значит дать ей провалиться в трещину. Краем глаза вижу у кассы Делилло. Не могу сказать, слушает он разговор или нет – он покупает клейкую ленту, респираторы и фонарь. – Собираете аварийный пакет? – спрашивает его кассир. – Весенняя уборка. Он взглядывает на меня, рассеянно, мы встречаемся глазами, но я тут же отвожу их. Покупаю лампочки. Почему-то мне хочется им всем крикнуть: «Вы ничего не видите, ничего не хотите знать, а мир изменился, поднялось какое-то зло, подобное змию из ада, высунуло из подполья чешуйчатую голову и схватило кусок свежатинки!» А разговор у них такой пригородный, такой безмозгло-местный, что это невыносимо. Я выхожу, почти выбегаю, хватая ртом воздух. Паническая атака, будто на меня вдруг обрушились мое знание о разновидности этой тьмы, мои не совсем отрешенные переживания на такие темы. Я напоминаю себе, что это сделал не я. Но даже просто знать, просто чувствовать, просто быть более других знакомым с импульсами, позволяющими творить такие вещи, – от этого неуютно. Сам себе кажусь отдельным от себя человеком, подозреваемым. Собственная деградация, отвратительное впадение в прелюбодеяние, внутрисемейное убийство – мысли о них подступают и выводят меня из строя. А она, оказывается, у меня на крыльце и ждет, будто ничего и не случилось. – Мне стало страшно, что тебя нет. – В каком смысле нет? – Что это ты пропала. – О чем ты? – О той девушке. – Какой? – Ты что, слепая? Ты не видишь объявления по всему городу и телевизор не смотришь? Она молчит. Все она знает, но говорить об этом не хочет. – А я тебя видела, – говорит она. – Возле магазина, ты котят раздавал. – Ты там была? – Это мой магазин. – Что же ты ничего не сказала? – Мне нравилось на тебя смотреть. – А что я делал? – Котят раздавал. – Ты за мной подглядываешь? Она меняет тему: – Ты всех котят раздал в хорошие руки? – Одного пришлось оставить. – Для дочки? – У меня нет детей. – Ага-ага, – говорит она так, будто я вру. – Ты их просто одолжил на время… – Хочешь знать правду? Она молчит. – Мой брат, владелец этого дома, сошел с ума. – Ну и что? Свой псих в каждой семье есть. – В этом доме произошло убийство. Я сам думаю, не потому ли я заостряю фразы, что она меня раздражает. – Правда? Едва заметно киваю, будто вдруг понял всю жуть своих слов. – Это еще до того, как ты дом купил? – Я же сказал, это не мой дом. – Ага, ага. Не врубилась еще. – Она кладет ногу на ногу, устраивается поудобнее, собирается. – Ладно, готова слушать. И все оказывается так коротко, будто вся история всосалась обратно в глубокий эфир, будто джинн трагедии устремился обратно в бутылку – моя собственная вина, мое понимание, что я еще ни с кем на самом деле об этом не говорил. – Мой брат убил жену. Долгая пауза. – Намеренно? – Трудно сказать, – отвечаю я. – Это ужас. – Жуть, – соглашаюсь я и понимаю, что если не считать звонка в «Скорую», когда Джордж убил жену, я никому еще об этом не рассказывал. – Да, это и правда меня огорошило. Ты сам это придумал? Вроде городской легенды-страшилки? – Зачем? Это увеличило бы мою привлекательность? Вот такова моя большая тайна, а у тебя какая? Я пытаюсь ее разглядеть. Какого цвета у нее глаза? Почему ничего не осталось у меня в памяти? Я думаю снять ее на телефон – ее с котенком, что-то, за что можно зацепиться, проанализировать, предъявить как вещественное доказательство, если надо будет. Она одета небрежно, и это ее молодит. Волосы не светлые и не темные, не густые и не редкие, обрамляют лицо, как у сотни других. Она похожа на всех и ни на кого. Только руки слегка ее выдают: кожа на пальцах немного дряблая, а они тонкие и хрупкие, почти как у обезьянок. Несколько коричневатых пигментных пятнышек на тыльной стороне руки – возраст. Я смотрю ей в лицо. Она и похожа и не похожа на пропавшую, чью фотографию я распечатал и положил по центру стола Джорджа. – Ты не хочешь мне рассказать? – Перестань, а? – просит она. – Ты меня отпугиваешь. – Она переводит дыхание. – Почему ты не спрашивал у них, есть ли в доме другие животные, станет кошка жить в доме или на улице и не будет ли новый владелец так добр послать тебе фотографии котенка? – Насколько близко ты подобралась? – Ты не в настроении, я пойду, наверное, – говорит она, но не двигается с места. – Я видела ту сцену, когда ты заспорил с продавцом из зоомагазина, и пришлось перенести стол. – А ты видела, что мы помирились, и я ему двух последних котят отдал? Она отрицательно мотает головой: – Наверное, я ушла раньше. – Мне нужно что-нибудь о тебе знать. – Я играю на флейте, – сообщает она. – Еще что-нибудь. – Диплом по французской литературе, библиотечное дело дополнительно. Я киваю. – Хотела вырасти и стать шпионкой, – говорит она. – И на кого хотела шпионить – на нас или на них? – На них, – отвечает она не задумываясь. – Никогда не считала себя одной из нас. – С чего ты решила сегодня сюда прийти? – В прошлый раз я у тебя видела дождевой душ в ванной и подумала, не позволишь ли ты мне его попробовать. Я тебе даже подарок привезла. |