Онлайн книга «Десять посещений моей возлюбленной»
– А там, – говорю, злясь на себя, – есть еще и «Анжелика в гневе». Но я не видел, – признаюсь. Заговорил вдруг в доме кто-то. Громко. Я замолчал. – Папка, – говорит чуть погодя Таня. – Проснулся. Сейчас будет клянчить у мамки выпить. Сам уже выпил все, что было. Да ты не слушай. – Я не слушаю. Руки мои на талии у Тани. Тонкая. На чем-то прочном – не соскальзывают мои руки. Прижимаю Таню к себе – это как будто ей сочувствую. Грудь ее чувствую – упругая. Лифчик на ней? Или без лифчика? Вот и до этого мне дело будто есть. Узнать бы тайну эту, и не помереть. Трясти трясет меня, но как бы не упасть мне. Как малахольный. – Он, когда трезвый-то, хороший, – говорит Таня. – У, – говорю. – Отец? – Ну. Папка… А уж как выпьет, так и началось… – Дерется? – Нет. Только ругается… И маму травит. – Плохо. – Чё уж хорошего… Простить не может ей, что она замуж за него такого вышла… Зря это все тебе я рассказала. – Да чё, нормально, – говорю. – А твой пьет? – спрашивает. – Выпивает, – отвечаю. – Редко, да метко. – А мой вот… если уж зарядит… – Да все они… после войны-то. Кот появился. Толком не разглядеть, какой он масти. Мяукнул хрипло. Заурчав с треском, тереться начал мне о щиколотку. Не свой – не отталкиваю. – Васька, – говорит Таня. – Домой пришел. Давно его не видела. Переместился к Таниной ноге. О ту потерся. Лаз для куриц в подворотне – в него ввалился и исчез в ограде. Вряд ли о нем я заскучаю. Светлеет на востоке, над Камнем. Лес стало можно разглядеть. И тут кругом все больше ельник – как в Ялани. – А у вас школу точно закрывают? – Да говорят. – Жаль. – Еще как. – Еще на год бы хоть оставили, и мы бы с Дуськой к вам приехали, в десятый. – Лучше бы навсегда, а не на год. Где-то петух пропел, или послышалось. – Поздно уже, – говорит Таня. – Рано уже, – шучу так. – Ехать тебе, наверное, уж надо? – Еще побуду чуть. – Побудь. Касаюсь губами ее лба. Века. Сначала одного, потом другого. Ресниц. После – щеки. Не отстраняется. Уж близко-близко ее губы. – Ну, – говорит Таня шепотом. – Пора, наверное. – Еще немного, – говорю. – Пойдем. Я провожу тебя до мотоцикла. – Проводи. Выбралась Таня из моих объятий, и не моих скорее, а – плаща. Пошла. Иду следом. Земля проваливается под ногами. К мотоциклу подступили. Стоим. – Теперь я тебя, – говорю, – провожу… До ворот. – Ладно, – говорит. Проводил. Стоим. Снова пытаюсь в плащ ее укутать. Отец Танин кричит в доме: «Надька! Найди опохмелиться! Помру то! Сердце остановится!.. Тебе миня ничуть не жалко, черствой!» – Нет, – говорит Таня. – Идти надо. А тебе – ехать. Скоро светать начнет… уже вон вроде начинает. Не повернуться. Не уйти. Взял ее за руку. Держу. Ладонь ее – и из моей – как будто тает медленно и вытекает теплой струйкой. Пальцы – как свечи восковые. – Когда теперь еще приедешь? – спрашивает. – Да хоть завтра. – Завтра – не надо. Мы с Дуськой, может, к вам нагрянем. – Давайте, – говорю. – Будем ждать. Рыжего только нет сейчас в Ялани. В городе. – И что? – Водится там с племянником своим. – Мне все равно, – говорит Таня, – есть он или нет. – А Дуське? – Дуське – тоже. Он ей не нравится… что курит. – Но он хороший. – Ну и что. – Ладно, – говорю. – Ладно, – говорит. – Поехал, – говорю. – Давай, – отвечает. – А можно… – начинаю. И не договариваю. Молчим. – Что? – спрашивает после Таня. – Да так, – говорю. – А что хотел? – В следующий раз скажу. – Ладно, – говорит. – Ладно, – говорю. Открыла Таня ворота. Повернулась. Стоит. Смотрит на меня. Если не тучи бы, совсем уж было бы светло. – А можно… – снова начинаю. – В следующий раз, – говорит Таня. – Спокойной ночи. – Спокойного сна. – В доме сегодня сплю, – говорит Таня. – Не на чердаке. – Почему? – спрашиваю. – А из-за мамы, – говорит. – Дать валерьянки, вдруг понадобится. – Они одни там? Больше никого? – спрашиваю. – Да нет, – отвечает Таня. Можно на ней уже халатик стало разглядеть – зеленый. – Там еще бабушка. – Твоя? – Ну, как моя… Да нет, чужая. – Чужая? Как так? – удивляюсь. – Эвакуированная, – говорит Таня. – Еще во время войны. Из Ленинграда. Так и осталась тут, у нас так и живет. Теперь она уж как родная. Совсем ослепла… И глухая. Как стенка. Чтобы услышала, кричать ей надо в ухо. – А сколько, – спрашиваю, – лет ей? – Может быть, девяносто, может – сто. – Ого. – Она и возраста-то своего уже не помнит. И документов нет – сгорели. Еще царя-то если видела… Раньше рассказывала: императора… Спит, ей и папка не мешает… Ну, до свиданья, – говорит Таня. – До свиданья, – говорю. – То так и не расстанемся. – Ехать не хочется. – Но надо. Снова взял за руку ее. Держу. Опять меня заколотило, как простуженного. – Ладно, – говорю. – Может, до завтра, – говорит. – Точно не знаю. Ушла Таня, тихо прикрыв ворота за собой. Прошла, слышу, по настилу. Поднялась на крыльцо. Сенная дверь за ней захлопнулась. Слухом я никогда еще и никого не провожал так – как навеки, душой последовал за ней, ну, то есть – сердцем. Откатил подальше от Таниного дома мотоцикл. Сел на него, немного посидел – души дождался. Подышал черкасским воздухом – им не надышишься, как и яланским. Кемью и лесом пахнет – так же, как у нас. |