Книга Сага о реконе, страница 38 – Валерий Большаков

– Это мой дед Антон, – пролепетал он, переходя на русский.

– Я так и понял, – улыбнулся Костя.

Седой, крепкий старикан поднялся с пола и обнял внука.

– Вот и ты Терминал миновал, – молвил он с чувством глубокого удовлетворения. – Валета-котлета.

– А чё ты мне раньше ничего не говорил?

– А ты бы поверил? И не обижайся – это я втянул тебя в Интермондиум.

– Ты?

– А то! Спасибо Романусу, помог заказ на Агеева на тебя оформить.

– Так, значит, Валерка не случайно в нашу тройку попал? – с интересом спросил Костя.

– Случайных людей в Интермондиуме не бывает, – значительно произнес дед Антон и пожал руку Плющу. – Здешние меня Андоттом зовут, хоть в Тролльвик я редко заглядываю. Так только, рудою здешней запастись. Хороша тут рудешка, и железо из нее доброе выходит. Правда, на этот раз не вышло у меня ничего – кнорр мой отобрал Гунульф, а его люди порубали гребцов. Одна… к-хм… один юнга, так сказать, и остался, – перейдя на местное наречие, он позвал: – Эльвёр, не бойся, тут все свои.

Под луч света, пробивавшийся из крохотного окошка, робко приблизился долговязый подросток с неровно обскубленными волосами, в мешковатых штанах и куртке не по размеру. Мелкие черты лица и большие глаза делали его очень привлекательным… Его?

– Постойте, – нахмурился Плющ, – Эльвёр – это женское имя!

– Ну наконец-то! – фыркнул дед. – Да, это дочь моего кормщика Освивра. Его убили первым, и я заторопился – сделал ей ножом короткую прическу, переодел, талию обмотал, чтоб не выделялась, бровки сажей замазал, а то уж больно смазливый пацан получался. Выдал за Эльвира [50] .

Эльвёр смущенно улыбнулась.

– У отца много родни в Вегейрфьорде, – заговорила она нежным голосочком, – вот он и подрядился к Андотту. А потом… сэконунг…

Костю резануло жалостью. И еще он подумал, что, если умыть да переодеть Эльвёр, выйдет прелестная девушка, высокая, стройная…

– А чего это нас в капище заперли? – полюбопытствовал Эваранди, лишь бы отвлечься. – Эти викинги что, атеисты?

– Да нет, это древнее капище, посвященное неведомым богам. Им поклонялись те, кто жил тут до норегов.

– А где ты тут живешь? – накинулся на деда внук. – И как вообще?

– Умеешь же ты вопросы ставить, Валета! – хмыкнул старик. – Регистрацией моей интересуешься? В Сокнхейде я – это городишко к югу отсюда, там правит Хьельд конунг. В хускарлы вышел, а нынче я по купеческой части. И бабка твоя там, кстати.

– И она?!

– А чего ты глаза квадратными делаешь? Ленка – баба боевая. Видал бы ты ее в первую чеченскую кампанию, как она бандюганов от станицы отгоняла! Или ты думаешь, я ее просто так Ленкой-пулеметчицей зову?

– Ничё себе…

– А ты думал!

Костя прервал вечер воспоминаний.

– А что здесь сэконунг делает? – спросил он.

Дед Антон хмыкнул, почесал в бородке.

– Пакость очередную готовит, чего ж еще ему делать… В поход выходит, куда не знаю. Скорей всего, в ближних фьордах отметится. А сегодня к нему мужичок один явился, вроде как из хирда Торгрима ярла. Вот только не похож он на викинга – хоть и высокий, но щупловат, по здешним-то меркам. И речь у него другая… Разглядеть его мне сложновато было, окошки-то под самым потолком, но слышно было хорошо. По-моему, Регулятор он, а назвался Шимоном…

– Шимоном?! – воскликнул Плющ. – Так он же из нашей тройки!

– Если это тот самый, – засомневался Валерий.

– Ага, ты еще скажи, что не веришь в совпадения!

– Уже верю, – ухмыльнулся Бородин, косясь на деда.

– Так что с Шимоном? – вернулся Костя к теме разговора.

– Что с Шимоном? – механически повторил Бородин-старший. – Послал Гунульф того Шимона к Торгриму Ворону, ярлу, что по соседству, агитировать, чтобы тот в вассалы к нему угодил. И пообещал, что возведет Шимона в херсиры, если по его выйдет. Не все я расслышал, но понял так, что вечером люди сэконунга два костра запалят над Стьернсванфьордом – это как сигнал тайный, что с утра двинет Гунульф до Торгрима ярла. Потом к Эйвинду заглянет, после чего нагрянет и к Хьельду конунгу всей гоп-компанией.

Валерий глянул настороженно.

– Там же баб Лена, – проговорил он.

– Элин, – усмехнулся дед и вздохнул: – Так именно… Вы… это, не суетитесь особо, поняли? Викинги, они и есть викинги – уделают вас, не запыхавшись!

– Дед Антон, – серьезно сказал Плющ, – обещаю не обижать викингов. Мы, наверное, представимся сыновьями бонда. Скажем, что просились к этому… как его… Торгриму ярлу в дружину, а тот нас пинками… Вот, мол, и решили покровительства сэконунга искать.

– Ничё так, – оценил легенду Бородин-младший. – А потом?

– Суп с котом, – вздохнул Костя.

– Валета, ты меня не знаешь! – строго предупредил дед.

– Первый раз вижу!

Сговорились они очень даже вовремя – залязгал засов, и дверь распахнулась. На пороге нарисовался верзила, похожий на Дольфа Лундгрена, и махнул рукой: на выход!

– На допрос, Роскви, – криво усмехнулся Эваранди.

– Руки за спину или как? – отозвался Бородин.

– Обойдутся…

Костя покинул капище и сощурился, выходя из темноты на свет. По-прежнему стучали топоры и ширкали лопаты – викинги, вооружившись шанцевым инструментом, заканчивали укреплять лагерь.

Перед длинным домом было шумно – охотнички разделывали оленей. Три или четыре окровавленные туши готовились перекочевать в котлы, откуда они отправятся в последний путь по желудочно-кишечным трактам.

Верзила оглянулся и сделал нетерпеливый жест: пошевеливайтесь, мол.

Плющ с Бородиным не стали его нервировать, прибавили прыти.

– Зашли и поклонились, – пробурчал белокурая бестия, отворяя двери.

Костя вошел под тяжкие своды покоев, с любопытством осматриваясь.

В самой середке длинного дома помещался очаг-лонгилле, заботливо огороженный камнем-плитняком, а прямо над ним в крыше светилось зияние дымогона – до труб тут еще не додумались.

Ряд толстых столбов, древнейшая из колоннад, удерживал хитросплетение стропил, на которые наседали слои дерна и торфа. Но с потолка не сыпалось – земляную кровлю укладывали на подстеленную бересту.

Пол вокруг очага повышался, образуя что-то вроде дощатого помоста, а вдоль стен тянулись широкие лавки.

Хочешь – сиди, хочешь – лежи.

Человек пять суровых викингов сидели, широко расставив колени и уперев в них руки, трое молодых воинов стояли, а самое почетное место занимал угрюмый мужчина, уже в годах, с крупными и резкими чертами лица, словно рублеными топором.