Онлайн книга «Лопухи и лебеда»
Вытаскивая тюки из лифта, Петя сообщил скороговоркой: – Только, теть Галь, мне в одно место нужно позарез, я даже заходить не буду, смотаюсь и вернусь… – Что же, ты с нами даже не выпьешь? – огорчился дядя. Петя с Моргуновым уже бежали вниз. – Ты же ничего не рассказал! Тебя в институт-то приняли? – кричала сверху тетя. – Приняли! – Боря, дай ему еще десятку! Лови! Молодец, Петр! В парке, в надувном шатре кегельбана играла музыка, голоса гулко отдавались под потолком. Со стуком ползла вверх заслонка, открывая пирамиду кеглей. Лыкиш, босой парень в широкополой шляпе, надвинутой на глаза, разбежался и бросил шар. – У нас три дня лекции, а четвертого уже на картошку, – рассказывал Моргунов. – Куда-то под Рязань, на две недели. А вас везут? – Наверное, – пожал плечами Петя. – Вы там сопьетесь, – сказала шляпа. – Я лично никакой радости не чувствую. Какая там радость, одна нервотрепка, – говорила Настя, девушка Моргунова, длинноногая и тонкая. – Слава богу, что все кончилось. На всех чертей стала похожа, без снотворного не засыпаю. – Долго мы тут сидеть будем? – нетерпеливо дернулась Катя. – Поехали куда-нибудь! – Лыкиш, хватит тебе! – сказала Настя. – Пусти меня. – Ко мне нельзя, – сказал Моргунов. – Поехали к Лыкишу. – У меня ремонт, – возразил тот. Катя усмехнулась, глядя, как Настя, взяв тяжелый шар, принимает позу для удара. – Ты, Катька, язва, – заметил Моргунов. – Ни капельки. Гусыня твоя Настя. – Лыкиш, – спросил Петя, – а ты документы подавал? – А как же! Только сдавать не ходил. – Куда? – Понятия не имею, – добродушно сказал Лыкиш. – У меня через дорогу какой-то вуз. Туда и снес, мать сама видела. – Ну и как? Хорошо тебе, Лыкиш? – Отлично. А начнут ныть – пойду работать. Это же не учиться… В баре они сидели на высоких табуретках у стойки, ели мороженое, пили “Фанту” и коктейли. – Возьми мне кофе, только двойной, – попросила Настя и вздохнула. – Не могу. Хочу удрать куда-нибудь на недельку. Мне нужно отоспаться и вообще привести себя в порядок. Тут один знакомый звонил, предлагал поработать с делегацией. Жалко, конечно, деньги упускать, но я решила – все, хватит, здоровье дороже. – Золотые слова, – сказал Лыкиш из-под шляпы. Катя фыркнула: – Что ты врешь, Настя? Кто тебе предлагал? Кому ты нужна! – Я вообще не имею такой привычки – врать, – с кротким высокомерием улыбнулась Настя. – Ты можешь у мамы спросить. И не надо на мне зло срывать. – Уйми свою, – сказал Пете Моргунов. – Чего она цепляется? – Потому что слушать противно. Все хвастается, хвастается… – А ты не завидуй. – Было бы чему. – Я не виновата, что ты не поступила! – взорвалась Настя. – Как бы ты поступила, если бы мать там не работала! Хоть бы уж молчала! – Девки, вы даете, – сказал Петя. – Я, между прочим, двадцать из двадцати набрала! – А то мы не знаем, как это делается! Все равно – по блату! – Я вообще не желаю с тобой разговаривать! – По блату, по блату! – кричала Катя. Петя тряхнул ее за плечи: – Ты нормальная? – А чего страшного? – спокойно сказал Лыкиш. – Ну хочет человек и высказывается… Помолчали. Девушки сидели, отвернувшись друг от друга. – Мы едем куда-нибудь или нет? – мрачно спросил Моргунов. – У меня ремонт, – сказал Лыкиш. – А к Насте нельзя? – Пожалуйста, – буркнула Настя. – Мама только рада будет… Катя сидела на подоконнике, они торопливо, бурно целуются в притихшем подъезде на лестнице между этажами. – Подожди! Ну, еще немножечко… – Опять через весь город пешком шлепать. – Потерпи. Уже недолго. – Чего недолго? Кать, ну что с тобой? – Ничего. – Чего ты плачешь, дурочка? Поступишь на будущий год. Не топиться же теперь. – Совсем я не из-за этого. – А из-за чего? Кончай. Может, я еще на троллейбус успею. – Влюбишься там в какую-нибудь дрянь… – Бред все это. – Ну и пожалуйста. Тебя никто не держит. – Ты мне жутко нравишься, ты же знаешь. Мне никто так не нравился. – Знаем… – Зачем я врать буду? – Тогда подожди, не уходи… Он бежал, прислушиваясь к пению проводов. Троллейбус плавно обогнал его, остановился далеко впереди и ждал, распахнув двери на безлюдной остановке, дразня. Наконец он тронулся. Петя сразу перешел на шаг. На Садовом было тихо и пустынно. Первое сентября! И вот это – новая жизнь? Солнце бьет в широкие окна вестибюля, разомлевший вахтер слушает радио, клюя носом, гардеробщица вяжет, на вешалке – пусто, еще лето, безлюдно в коридорах, где-то монотонно стучит машинка, и уборщица уже подбирает окурки возле урны, в столовой глотает сардельки одинокий прогульщик, буфетчица принимает товар и уже чем-то недовольна. Но вот открылась дверь актового зала. Вздыхая и потягиваясь от долгого сидения, не спеша выходят первые, те, кто сидел у дверей, на них напирают, кто-то вылетел и понесся по коридору, мощно нарастает гудение голосов, мигают огоньки спичек, в фойе уже полно, давка, толпа заливает обе лестницы и, тяжело колеблясь, катится вниз, к вестибюлю. Нарядные девчонки, развязные парни, солидность напускная, детское возбуждение – первый курс, видно сразу. – Ты из шестой группы? – спрашивает Петю парень в грубом свитере. – Велели собраться на крыльце. В вестибюле Петя угощает его сигаретой. Он качает головой: – Свои курю, – и вытаскивает смятую “Приму”. Взгляд у него колючий, настороженный. Скулы торчат на широком лице. – Я тебя помню, физику в одном потоке сдавали. – И протягивает руку все так же хмуро: – Василий. – Петр. В толкучке на выходе новый знакомый тычет пальцем: – Вон тоже наш, из шестой. Батя у него академик. Петя усмехается – толстый, губастый, в очках, да еще и кудрявый. Достанется ему. На ступеньках стоит крепко сколоченный солдат со списком. – Как фамилия? – спрашивает он, смерив Петю взглядом. – Воронец? |