Онлайн книга «Лопухи и лебеда»
– Для меня это – вообще темный лес, – заметил Петя. Тишина стояла пронзительная, солнце садилось. – За что тебя били? – Они не сказали. – Недаром мне в деревне жутко, – сказала она неприязненно. – Дикари. Он смотрел на нее с любопытством. – У меня отец с матерью расходились, заткнули меня к родственникам в Кемеровскую область на целых два года. Я так и не привыкла, – спокойно, со взрослым апломбом рассказывала она. – Я один раз заблудилась. Знаешь, как страшно в лесу! Идешь и чувствуешь, что ты тут чужой, тут своя жизнь, которую тебе никогда не понять. А ты – так, букашка. Пропадешь – и ни одна веточка не шелохнется… Пойдем обратно, – вдруг попросила она. – Темноты боишься? – Я не боюсь. Мне неприятно. Петя засмеялся: – Ты потрясающе красивая. – А обещал глупостей не говорить, – буркнула она с раздражением. – С этого любой дурак начинает. Он смутился, это было неожиданно. – Во-первых, далеко не все женщины любят комплименты, это легенда. Количество информации в твоем сообщении равно нулю. А в наше время любая фраза должна нести новую информацию, согласен? Если, конечно, собеседники – не два идиота. Зачем же сразу впадать в банальность? Некоторое время они молча шли рядом. – Что молчишь? Обиделся уже? Он остановился, взял ее за руку. Она дернулась, но руки не отняла. Пальцы у нее были ледяные. – Я всегда хотел влюбиться в такую, как ты. – И что дальше? Я-то не собираюсь в тебя влюбляться. – А это не важно. – Он улыбнулся и выпустил ее руку. – Почему? Он ответил не сразу. – Не знаю, – просто сказал он. – Но почему-то не важно. Она молчала, но и не глядя на нее, он почувствовал – попал. – Достоевского любишь? – вдруг спросила она. – А я его не читал. – Совсем? – В школе проходили “Преступление”, не помню ничего. Я спортом занимался. Не способствует чтению. – Есть же спортсмены, которые читают. – Две тренировки в день – какой там Достоевский! До кровати бы добраться. А чего ты его вспомнила? Она подняла глаза, усмехаясь. – Это он считал, что настоящая любовь – только неразделенная. – Это как? – Ты любишь, а тебя – нет. – Он же вроде больной был. – Серый ты, как мои родители. – Вот она, деревня Бедово, – сказал Середа. На темном небе завиднелись темные огоньки на взгорке. Они шагали по лесной дороге. – Целовался хоть? – Нет, – сознался он. – Не было ничего. – Чего же так долго? Фонарь на улице горел один. – Где-то тут колодец был… Корова у ней одна на всю деревню. Холодно – пожалуйста, печку растопили, есть охота – бабка картошечки спроворит. Сейчас сам увидишь… Шуганув собаку, они поднялись на крыльцо, свалили в темных сенях пустую канистру. – Баба Зоя! – Нет ее, – отозвался юношеский голос. – Она у соседей телевизор смотрит. Они переглянулись – голос показался знакомым. – Пятигорский, что ли? В самом деле, в комнатке на допотопном диване лежал Пятигорский с книжкой. – Ты чего тут делаешь? – Живу, – меланхолически отвечал толстяк. – Я тут комнату снял у старушки. – Эту комнату снял я, – сердито объявил Середа. – Я еще в обед договорился. Вон целая деревня, места тебе мало? – Ну, оставайтесь, раз уж так вышло, – лениво пригласил Пятигорский. – Меня вы не стесните. – Мы же первые, вот наглость! Давай выметайся! – Странная история. Я и деньги вперед отдал. И вообще, я уже лежу. – И он обезоруживающе улыбнулся. В доме оказалась еще каморка с железной кроватью да маленькая кухня. – Братцы, тут еще вещи! И матрац… – Петя принес набитую спортивную сумку. Середа только присвистнул: – Бабка – просто аферистка. Это Проскурина сумка. Чего делать будем? За окном лаяла собака. Они прислушались, и вскоре в сенях загремела упавшая канистра. – Проскурин! – рявкнул Середа. – Здесь! – зычно отозвался тот и возник в дверях, глядя на них озадаченно. – Вы как сюда попали? Ему ответил хохот… Когда наконец появилась хозяйка, стол в комнате был сдвинут, Середа уминал наваленное на пол сено, Петя с Проскуриным тащили необъятных размеров сундук. – Бабуся, ты чего же, нас за дураков держишь? – кинулся к ней Середа. – Мы так не договаривались, мамаша. Взяли деньги и ничего не сказали. Мы хотели поодиночке, а получается опять казарма. Широкая в пояснице, приземистая старуха, горбясь, стояла на пороге, сложив под животом искалеченные пальцы. – Совсем стала бабка никуда, – сказала она, улыбаясь, подняв к Проскурину желтое личико, и зачем-то потрогала его гимнастерку. – Все позабываю, ничего не разберу, вот глупость-то, господи! На помойку пора… – Она усмехнулась, не сводя с Проскурина глаз. – Внучок, думала, пришел, Мишка. В армии тоже, внучок. – Как же нам тут вчетвером, баба Зоя? – буркнул Проскурин, смягчаясь. – Повернуться негде. – А покрыться чем? Согнала ораву – хоть одеяло дай! – кипел Середа. – Сейчас, сыночки, не серчайте, глупая бабка совсем… – И молока три литра! Она пропала, валенки ее шаркали за стеной, и слышалось беспрерывное бормотанье. – Горбатая стала, ноги не ходют, все не помру никак… И тащила серое армейское одеяло, подушки, охая, полезла в сундук, достала перину. И заунывно улыбалась. – Баночка нарядная, – сказала она, увидев консервы, сложенные на подоконник. – Возьмите, мамаша, – поспешно сказал Пятигорский. – А молоко? – спросил Середа. – Утречком попросите у соседки, у Тоси. У дочки у ней ребятенок, сама на ферме работает. У ней молочко завсегда. – Корова чья? – Чего корова? Она у меня в запуске, стельная, теленочка принесет сегодня-завтра. Нету, сыночек, молочка, теперя когда будет… Она скрылась в каморке. Середа все не мог успокоиться. – Вот Бабка Яга, одуванчик божий… А диван? – спохватился он. – Ты, академик! Освободи койку. |