Онлайн книга «Лопухи и лебеда»
– Прямо беда, – сказала она, увидев Петю на пороге. – Никак Музка не разродится… Что-то дрогнуло в полутьме, корова вздохнула, и только тут он различил черные выпуклые бока, широкую морду с белым пятном на лбу, темный, влажно блеснувший глаз. Пятигорский с надеждой поглядывал на небо. Низкие облака легли до самого горизонта. – Ей-богу, капает! – Не любишь трудиться, академик. – Ему что! У него батя, – бурчит Середа. – А батя при чем? – Ладно… Твой трубку снял – и ты в институте. А попробуй без блата. Пятигорский только ухмыльнулся: – Я за своих ребят в два вуза математику сдал, и еще химию в Менделеевский. И все в полном порядке, один только лопух по истории пару схватил. Я тебе на спор сдам куда хочешь. Петя видел, как приехал Воронец, стоял, ждал, пока грузился самосвал, но не подошел. Над дальними холмами плывет птичий косяк. – Высоко… – щурится Середа, и все, как по команде, задирают головы. – С ружья не достать. – Ты, Васька, практик, без всякого полета. Лес увидал, сразу думаешь – дрова. – Дрова и есть, – усмехается Середа. – Природа – она красивей всего, когда мимо в “Жигулях” проезжаешь. А в деревне от нее человеку один вред. – Почему вред? – удивляется Пятигорский. – Дожди польют – дороги нет, мороз как даст – дров не напасешься. Никакой жизни, только вкалывай. Дом-то на земле, крышу починил – крыльцо завалилось… Пятигорский лежит на грядке, раскинув руки, и читает: …Я знаю, что деревьям, а не нам Дано величье совершенной жизни, На ласковой земле, сестре звездам, Мы – на чужбине, а они – в отчизне… Ветер раскачивает березы на кладбище. Пахнет осенью. Он увидел ее сразу, войдя в столовую. За столом тесно сидели несколько девчонок, они замолчали, когда Петя подошел. Аня кивнула угрюмо и уткнулась в тарелку. Он растерялся. Он ждал, что она спросит, куда он пропал вчера, но она не спрашивала и ела торопливо, как будто была очень голодная. – А вас опять… на сортировку возили? – пробормотал он. Девчонки переглядывались. Молчание затянулось, и Петя стал медленно, позорно заливаться краской на глазах у всей столовой. Он сделал вид, что ищет кого-то и с кривой улыбкой, на негнущихся ногах пошел к раздаче. В очереди он стоял, сгорая от стыда и отвращения к себе. Оказывается, и Воронец был здесь. Петя заметил его в углу, когда он встал и понес грязную посуду. Петя сел к своим. Он пытался есть. Пятигорский и в столовой читал книжку. Аня ушла с девушками. Они потоптались на солнышке у входа и побрели к автобусу мимо Воронца, сидевшего на подножке самосвала. Петя видел в окно, как она приостановилась и Воронец протянул ей сигареты и спички, она закурила, а он, разомлевший от еды и солнца, что-то говорил с ухмылкой, глядя себе под ноги. Но то, как она вдруг расхохоталась, запрокидывая голову, как распахнулись и просияли ее глаза, как дотронулась до его плеча – этого не мог вынести Петя. Как ужаленный он вскочил из-за стола, бросился в уборную и заперся на крючок. Он стоял, привалясь к дверям, уставясь в потолок раненым взглядом. Кто-то стучал. Он расстегнул молнию, достал две плитки шоколада “Сказки Пушкина”, положил их на высокий, заросший плесенью бачок. Вечером, возвращаясь с поля, они услышали крик во дворе. Собака заливалась лаем, у калитки корова выщипывала остатки травы, а сама старуха хныкала на крыльце. Они окружили ее: – Что случилось, баба Зоя? – Дед озорует, – всхлипнула она. – Корову из сарая прогнал, изверг. – А корову твою сдам на пункт! – закричал из-за двери тонкий хриплый голос. – У меня слово – камень! – Муж, что ли? – Не-ет! – испуганно отвечала она. – Это он выпимши. Проскурин решительно забарабанил в дверь. – Вот я те ноги переломаю, – пообещал голос. – Ступайте отсюдова, а то посажу. Я тут живу, это моя квартера! Постояльцев никого не пущу… – Откуда он взялся? – Он тут хозяин, сыночки, – вздохнула старуха. – И дом его, и сад. – А твой дом где? – А мой дом там. – Она показала на улицу. – Там майор живет, и сын его, и сноха с дочкой… – Твоя сноха? – Майора… – Ничего не понимаю. – Вы бутылочку ему поставьте, он и утихнет, – посоветовала соседка за забором. – Он ее каждый раз гоняет, добавить хочет… – Так это в магазин бежать. – А больше его ничем не взять. Середа молча достал рубль. – Чего же ты раньше молчала, баба Зоя? – проворчал Проскурин, собирая деньги. Самосвал притормозил у ворот. И Петя сразу увидел девичью голову в кабине рядом с Воронцом. – Леха, сгоняй в магазин. Тут хозяин объявился, бузит. – Обижаешь, парень. – Воронец открыл дальнюю дверь, и Аня спрыгнула на землю. – Или я не за баранкой. И вытащил бутылку из-под сиденья. – …Да не Бéдово, а Бедóво, бедовая значит! Никого, значит, не боялись – бедовые потому. Где какой народ жил, такое и название. Трудовую знаешь? Это она теперь Трудовая, а ей название было Сучья Горка. А мы завсегда были бедовские… Это раньше, теперь один жмых остался. Дрянь народ. Сидят как мыши, за шкафом пьет, под одеялкой закусывает. А я с их смеюсь. Они у меня знаешь где? Все тут… Худой, тщедушный дед страшно морщился, опрокинув стакан, и, как слепой, хлопал по столу в поисках папиросы. Середа принес дымящуюся картошку в мундире, все накинулись. – Я молодой знаешь какой был? Я их тут всех крушил. Без меня ни одна драка не получалась. Я какой человек? Мне ничего не жалко. Мне все равно, я свое отсидел… Яблоков-то принеси! – закричал он и закашлялся. – Мои яблоки, не твои, чего жмешь? Помимо воли Петя чувствовал каждое движение Ани и напрягался всякий раз, как она оглядывалась на Воронца. – А я их никого не боюсь. Меня первый раз посадили, мне пятнадцать стукнуло. Друг у меня был, Бырин Митюха, я ему башку проломил. А после тоже друг у меня был хороший, Иван Савич. Он счетовод был, совхоза не было тогда, колхоз был. И мы с им казенную кассу прогуляли, в Александров уехали, и нас прямо у марухи у его взяли. А мне все равно сверху врезали, как я только был отсидемши… – И бухтит, и бухтит… – проворчала старуха, сунув в дверь миску яблок. – Угомон тебе будет? – Ты им расскажи, расскажи постояльцам-то, какая ты есть дура старая! – обрадовался дед. – Дом продала и к сынку своему намазалась в Вологду, на сыновы харчи. Теперь сбегла обратно, не глянулось у снохи. А куды? Конура собачья – и та майорова… Видали ворону? Где бы ты без Сереги была? А она мне, зараза, на бутылку жалеет! |