Онлайн книга «Лопухи и лебеда»
– У тебя совесть есть? Я уже лежу. – Ты что, особенный? – сказал Проскурин. – Разыграем. – Или меняться в порядке живой очереди. – Это уже совсем бред. Ночь на диване, потом три на полу? Пока Проскурин колдовал, отвернувшись, Пятигорский сказал: – Зачем вы эту муру затеяли? Все равно я выиграю. – Поглядим… – Проскурин выставил спички, зажатые в пальцах. – Кто вытаскивает короткую – диван на весь срок. – Стой, раз он такой жук, пускай тащит последний. Середа насупился и вытащил целую спичку. – Я предупреждал, – добродушно сказал очкарик и, не глядя, вынул короткую. – Я не виноват… Так и остался Пятигорский на диване, а Середа полез на сено к Пете. Сундук достался Проскурину. В темноте запел сверчок. Не спалось. Собака подняла лай, кто-то всходил на крыльцо. – Эй, студенты есть? – заорали в дверь. – Кого еще черт несет? Загремела канистра, человек споткнулся, чертыхнулся, раздался смех. – Вот люди… По стене пошарили, зажегся свет, и они увидели черноволосого ухмыляющегося парня в светлом костюме, забрызганном грязью. Ворот рубашки был распахнут, галстук приспущен. – Здорово, мужики! – Он поднял ладонь, другая была в кармане. – Вы чего залегли в такую рань? Маманя, спокойно, извиняюсь за внезапность, – обернулся он к старухе, высунувшейся в коридор. – Своих искал. – Ты чего тут забыл? Тот пожал плечами: – Мне велели – я прибыл. Чуть в болоте не утоп. Жду указаний. – Гаси свет и вали отсюда! – Медом тут намазано… – проворчал Середа. – Вы что, парни? – Он посмотрел изумленно и как ни в чем не бывало рассмеялся. – Я всю деревню поднял, пока вас засек. Я в дороге четвертые сутки… Проскурин сел на сундуке: – Воронец, что ли? – Я самый. Не похож? – Где же ты скрывался? Он ухмылялся. – Я в пять утра в столицу прибыл – денег шиш, сунуться некуда. В девять прихожу в вуз – все на картошке. Ладно, пока в баню сходил, туда-сюда, приезжаю на станцию Махонино. Оттуда восемнадцать километров, автобусы закончились. Я на перекладных. В школу ворвался, уж темно было. Начальства нет, никто ничего не знает. Говорят, ищи старосту, а старосты нету, он на природе живет… Ты, значит, староста? – обратился он к Проскурину. – А вы как – спать-то сильно собрались? Время детское… – У нас нету, – откликнулся Середа. – А у старушки? – И, не дожидаясь, он скользнул в коридор, голос его загудел за стеной. Они услышали бормотание, потом заскрипела кровать – старуха встала. Воронец появился стремительно. – Сейчас закуска будет. – Он поставил на стол бутылку, снял пиджак. Смеясь, они стали подниматься. Первым вскочил Середа: – Неужели у бабки? – Мы же не в Патагонии. Но бабуся, я вам скажу, матерая. Копейку понимает. – А где твои вещи? – Все на мне… – Он поднял стакан. – Лично меня зовут Лешка. Пришла старуха, принесла отварной картошки и сала. Наутро Петя высматривал на поле теннисную кепку – ее не было. – Я и в Сванетии был, и в Тушетии, – рассказывал Пятигорский. – Весь Кавказский хребет пешком прошел, страшно вспомнить. – Ты мне лучше скажи, откуда у грузин денег много? – приставал к грузину Середа. – Работать надо, слушай, – добродушно отвечал тот. – А в Кахетии был? В Кахетии не был – значит, в Грузии не был! – У меня отец – фанатик, – сказал Пятигорский. – А я ненавижу ходить в горы. – А ты кахетинец, Дато? – спрашивал Середа. – А кто же! – А у кахетинцев откуда деньги? Ветер задувал с холма. Озеро нахмурилось, по воде бежали барашки. Вороний крик в сером небе стал казаться печальным, осенним. Воронец, разувшись, закатав брюки, сидел верхом на корзине. – Нет, парни, это не жизнь, без сапог… – Как же ты умудрился? На картошку – в галстуке? – Элементарно, – отвечал он с ухмылкой. – Непредвиденные обстоятельства. Выхожу я утречком из общаги, смотрю – человек. А мне – на мандатную комиссию. Нет, говорит, не могу, я проездом, сегодня уезжаю. Я ее за углом на лавочке посадил, а сам – в институт. Выхожу – сидит, шельма. И угодил я с ней в Минводы. Мамуля, папуля, дом двухэтажный. Рай. Отец директор санатория. Погуляли недельку, чувствую – пора, к знаниям тянет. Давай, говорю, за картошкой сбегаю. Мамуля обрадовалась – вот это муж! И в поезд. Они смеялись. Петя слушал и не верил. Пришел бригадир в потертой шляпе, спрашивал желающих работать на машине. – Шоферов не хватает. Воронец вскочил, схватил в руки свои мокасины: – Спецодежду давай. Бригадир недоверчиво оглядел его: – Права-то есть? – Где твой драндулет? У меня ребра поломанные, я ж автогонщик! Кормили их в столовой на краю поселка. Подъезжали автобусы, улица оживала, они галдели, толкались в дверях, и в столовой сразу становилось шумно и тесно. Аня пила молоко и с задумчивым видом поглощала конфеты. – Спать не дали, девчонки трепались до утра. Привезли на какую-то станцию, на сортировку. Там горы картошки. Гнили полно, запах жуткий… – Она посмотрела отрешенно. – А настроение – прекрасное, на душе почти весело, почему – не знаю. – Может, ты в меня влюбилась. – Чего нет – того нет… – Она улыбалась, глядя ему в глаза из-под козырька своей кепки, и это было неприятно. За окном самосвал резко затормозил, распугав компанию девчонок, они отскочили с визгом. Из кабины вылез, ухмыляясь, Воронец, в сапогах и в ватнике, по-прежнему при галстуке. – Это еще что за чучело? Петя угрюмо ковырялся в макаронах. – Ужасно хочется шоколадку, – сказала она капризно. – Я больше всего люблю такой горький, темный, знаешь? А тут, кроме подушечек, ничего нету… – Она нахмурилась – Воронец с подносом подходил к их столу. – У меня, между прочим, день рождения, – скромно объявил он, сгружая обед. – Никаких подарков, умоляю. Посидим тихо, по-деревенски. – Что же ты молчал? – удивился Петя. – Поздравляю. – Там подружка найдется какая-нибудь? Только нам чего-нибудь попроще. Я не гордый, мне красавиц не надо. – Вам самую страшную? – осведомилась она. – Трудно будет остановиться, выбор большой. |