Книга Колесо в заброшенном парке, страница 92 – Антон Федоров, Борис Тараканов

— Ну ты даешь! — возмутился Стас.

Вовка покачал головой.

— Мы, конечно, не годимся в охранники, но ваша безопасность нас волнует. Поверьте.

— Ну, хоть один ра-аз… — заканючил Бурик. — Ну ладно вам! Что тут с нами случится? Дом рядом, ну и вообще…

Вовка нерешительно посмотрел на Стаса.

— Я против, — твердо сказал тот.

Вовка легко поднялся и отряхнул шорты.

— Стасич… — он взял Стаса за локоть. — Я, кажется, понял. Пошли. Мужики, чтобы к ужину были дома! И аккуратнее. С посторонними не разговаривать, под колеса не соваться…

— Знаем, не маленькие, — солидно ответил Добрыня.

— Вот и ладно. Тогда счастливо.

— Спасибо за экскурсию, — добавил Стас.

— Ага. До свидания, — ответили мальчишки. — До вечера.

Стас и Вовка, шурша гравием, двинулись по шпалам. Вскоре их шаги стихли.

— Знаешь что… — Бурик перестал болтать ногами в воздухе и повернулся к другу. — Давай договоримся больше никого с собой на Дорогу не брать.

— Давай! — радостно согласился Добрыня. — Наконец-то до тебя дошло. Никто нам здесь больше не нужен.

— Боязно мне их оставлять, — проговорил Стас, когда они с Вовкой шагали по рельсам в обратную сторону. — Грош цена всем нашим усилиям.

— У тебя есть идеи? Нет? У меня тоже. Вот и подождем, когда появятся. А квохтать над ними ежесекундно у нас с тобой все равно не получится.

— Ладно. Подождем… Ты мне лучше другое скажи. Я вот никак не пойму — как можно в нотах что-то зашифровать? Чем? Этими крючочками-кружочками с палочками?

— Ты думаешь, я понимаю? — ответил Вовка, споткнувшись об очередную шпалу. — В детстве меня так и не научили ни на чем играть. С тех пор мучительно хочется, но совершенно не получается.

Мимо, издав победный гудок, промчалась встречная электричка.

— С другой стороны, — продолжил Вовка, когда она скрылась за поворотом, — смотри, нотная запись — это ведь, по идее, мощнейшая знаковая система. Там кроме горизонтального движения есть еще и вертикальное… Ну, эти… аккорды, гармонии… и все такое.

— И что?

— Да ничего. Просто все это в совокупности может быть очень информативно. Помнишь, нам партитуру показывали? В ней же куча строчек со своими горизонтально-вертикальными делами…

— То есть каждая строчка — это как бы отдельное… — Стас пытался подобрать нужное слово, — отдельная…

— Правильно, «грань»! — воскликнул Вовка. — Параллельный мир! Достаточно автономный, но прочно связанный с другими. Поменяешь одну ноту — изменится вся гармония.

— Вовка, ты — гений! А значит, иногда происходит и взаимопроникновение миров — это когда, скажем, одна мелодия проходит… сразу в нескольких строчках, да?

— Точно! Или переходит из одной строчки в другую. Получается, миры как бы взаимопроницаемы… Или это… как его… транспонирование! Получается движение по квинтовому кругу взад и вперед — в любую сторону и в любую тональность.

— Погоди… А если этот квинтовый круг взять за модель поперечного среза Кристалла Вселенной… — Стас замолчал, пораженный собственной догадкой.

— Вот тебе и формула Прямого Перехода!

— А вместе все это — звучащая Вселенная! — подвел итог Стас, сворачивая с путей на тропинку, ведущую в сторону метро. — Классная модель у нас с тобой получилась…

— Да… музыканты собрались. Музыкологи… Боюсь только, не всякая партитура есть модель Вселенной. И вообще, не все то музыка, что звучит.

— Как знать… В конце концов, музыка — это не математика.

— В каком смысле? — не понял Вовка.

Стас охотно пояснил:

— В музыке разрешено практически все, а в математике — нет. Только почему-то одна музыка людей трогает, а другая в лучшем случае изумляет. Наверное, так и с этими моделями.

— Пока мы знаем только об одной такой модели, — сказал Вовка. — Это «Ликующая Руфь». Но без ключей в ней не разобраться, даже «научные руководители» Безековича не осилили. Гонцы из Пизы, блин…

— Я все еще возлагаю надежды на дневник Виральдини. Может, он не весь переведен?

— А я — нет. Помнишь, Безекович говорил про какую-то кантату? Которую Виральдини сжег.

— Да, я где-то записал название, — Стас остановился, достал блокнот и принялся листать.

— Выпиши мне. Я съезжу сегодня в библиотеку, может, там что найду.

— Давай.

— Тогда до вечера.

Вовка побежал в сторону метро, а Стас сел на трамвай, направляющийся в Строгино.

Вовка приехал к Стасу поздно, усталый.

— Есть будешь? — спросил Стас.

— Да нет… Я сначала к друзьям заехал, потом перехватил чебурек по дороге.

— Смотри, желудок посадишь.

— Да нет, — рассеянно ответил Вовка. — Я редко…

— Чаю я все-таки поставлю. А ты давай рассказывай, чего новенького.

— Не так, чтобы очень много… Я тут поискал кое-какие сведения об этой кантате. «Agitata da cinque venti» — «Взволнованная пятью ветрами». Так вот, он посвятил ее Анне…

— Странное название, не находишь? — отозвался Стас.

— Очень… Почему именно пятью, а не четырьмя, никто не знает.

— Может быть, он понимал, что эта Анна, так сказать, «не от мира сего»…

— Похоже. К этой кантате сохранилось описание.

— А партитура?

— Нет. Виральдини пустил ее на растопку — как Гоголь вторую часть «Мертвых душ». Беда с этими гениями — все им неймется у костерка погреться! В общем, остался только отрывок арии для сопрано с хором.

— Не густо….

— Да, не густо. Зато музыка потрясающая. «O voi che siete-e-e…», — надрывно пропел Вовка на языке, в котором смутно угадывался итальянский.

У Стаса возникло странное впечатление, как если бы «В лесу родилась елочка» исполняли на мотив «Вставай, страна огромная!»

— Ты это по нотам выучил? — съехидничал Стас. Вовка, похоже, этого не заметил.

— Нет. Мне сегодня Валерка Белунцов сыграл. Приятель… Он консерваторию окончил. А Юля, его жена, попробовала спеть. — Вовка достал диктофон. — Она вообще-то не певица, а эта… как ее… теоретик. В общем, «мьюзиколоджист», как покойный Харченко, Царствие ему Небесное. Но поет чистенько.

— В отличие от тебя.

— На себя посмотри, собака бешеная! — беззлобно огрызнулся Вовка.

— Ладно. А что сказано в описании?

Вовка перелистнул страницу распечатки.

— Тут написано, что Виральдини взял за основу текста самые спорные фрагменты из «Божественной комедии» Данте. И использовал их в отрыве от Дантовской идеи.