Онлайн книга «Медный всадник»
|
– Не волнуйся, я прекрасно представляю. Александр принялся расстегивать ее халат. Татьяна отстранилась: – Не надо. – То есть как это «не надо»? Тата, расстегни халат. Я хочу потрогать твои груди. – Нет, Шура. Кто-нибудь проснется, увидит нас, и тогда жди беды. Здесь так много народу. Кто-то да увидит. Может, как медсестре мне и простят постоянное желание держать тебя за руку. Но вот все остальное мне так просто не сойдет. Думаю, даже доктор Сайерз не поймет таких вольностей. – Мне необходимо прикосновение твоих губ. Хочу почувствовать твои груди на своем лице, хоть на минуту, – потребовал Александр, не отпуская ее. – Ну же, Татьяша, расстегни верхние пуговицы и наклонись, будто поправляешь подушку. Я умру, если не поцелую твои груди. Вздохнув и корчась от неловкости, она расстегнула халат. Александр так хотел ее, что не заботился о приличиях. В полной уверенности, что все спят, он жадно наблюдал, как она, расстегнув халат до талии, придвинулась к нему и подняла рубашку. Увидев ее груди, Александр так громко ахнул, что она отпрянула и торопливо одернула рубашку. Ее груди, молочно-белые и налитые, набухли вдвое больше прежнего. – Таня, – простонал он и, прежде чем она сумела отступить, схватил ее за руку и притянул к себе. – Шура, перестань, отпусти меня! – умоляла она. – Татьяша, – повторил он. – О нет, Таня… Татьяна больше не сопротивлялась. – Ну же, отпусти меня, – пробормотала она, нагибаясь и целуя его. Но Александр сжал ее еще крепче: – О господи, ты… – Да, Александр. Я беременна. Он безмолвно уставился в ее сияющее лицо. – И какого же дьявола нам теперь делать? – спросил он наконец. – У нас, – объявила она, снова целуя его, – будет ребенок. В Америке. Так что скорее выздоравливай, чтобы мы могли выбраться отсюда. Не найдя более подходящих слов, Александр все же выдавил: – Тебе давно известно? – С декабря. – То есть до того, как попросилась на фронт? – тупо допытывался он. – Да. – И вышла на лед, зная, что беременна? – Да. – И дала мне кровь, зная, что беременна? – Да, – улыбнулась она. – Да. Александр повернул голову к кислородной палатке. Лишь бы не смотреть на стул, рядом с которым она стояла. Лишь бы не смотреть на нее. – Почему ты мне не сказала? – Шура! Именно поэтому и не сказала. Я тебя знаю: ты с ума бы сходил от тревоги, особенно потому, что сам еще нездоров. И чувствуешь, что не в силах меня защитить. Но со мной все в порядке. В полном порядке. И срок еще маленький. Ребенок появится не раньше августа. Александр закрыл глаза руками, не в силах встретиться с ней взглядом. И услышал ее шепот: – Не хочешь еще раз увидеть мои груди? Он покачал головой: – Я, пожалуй, засну. Приходи ко мне завтра. Она поцеловала его в плечо. После ее ухода Александр до самого утра пролежал без сна. Как могла Таня не понять тех ужасов, которые преследовали его, того страха, который сжимал его сердце при мысли о попытке прорваться через границу во враждебную Финляндию вместе с беременной женой? Где ее здравый смысл, где обычная рассудительность? Ах, о чем он только думает? Разве девушка, как ни в чем не бывало прошагавшая сто пятьдесят километров ежедневно простреливаемой земли ради того, чтобы он смог взять деньги, бежать и оставить ее, имеет хоть каплю здравого смысла? «Я не собираюсь уходить из России пешком со своей женой и ребенком», – твердил себе Александр. Он вернулся мыслями к коммуналке на Пятой Советской, к грязи, вони, сиренам воздушного налета, холоду и голоду. Вспомнил, как в прошлом году видел на снегу замерзшую молодую мать с мертвым младенцем на коленях. Что хуже для него как для мужчины: оставаться в Советском Союзе или рискнуть жизнью Татьяны, чтобы привезти ее домой? Солдат, офицер-орденоносец самой большой в мире армии, Александр чувствовал себя бессильным и беспомощным перед этим выбором. Наутро, когда Татьяна пришла покормить его завтраком, Александр тихо объявил: – Надеюсь, ты понимаешь, что в таком состоянии тебе никуда нельзя ехать? Я, во всяком случае, с места не двинусь. – О чем это ты? Конечно, двинешься. – Забудь. – Господи, Шура, поэтому я и не хотела тебе рассказывать. Знаю, каким ты бываешь. – И каким же? Скажи – каким? – взвился он. – Пока что я не могу с кровати сползти! И как, по-твоему, я должен реагировать, лежа здесь, как тряпичная кукла, пока моя жена… – Никакая ты не тряпичная кукла! Даже раненый, ты остаешься прежним. И не морочь мне голову. Все это временное. А вот ты не меняешься. Так что держись, солдат! Смотри, что я нашла тебе: яйца! Доктор Сайерз поклялся, что они настоящие, а не яичный порошок. Попробуй и скажи, так ли это. Александр передернулся при мысли о пути из Хельсинки до Стокгольма по льду на грузовиках. Пятьсот километров! Ему было противно смотреть на яйца, принесенные женой. – Ну почему ты такой злющий? – вздохнула она. – Почему вечно на меня сердишься? – Интересно, верно? – Ладно, – отмахнулась она, вручая ему вилку. – Ешь, пожалуйста. Александр швырнул вилку на металлический поднос. – Таня, сделай аборт, – твердо сказал он. – Попроси доктора Сайерза, пусть поможет. У нас будут другие дети. Обещаю. Много-много малышей. Мы только этим и будем заниматься и как католики не признавать никаких абортов. Сколько родится – все наши. Но мы просто не можем сделать так, как задумали, если ты не избавишься от этого. Я не смогу. Он попытался взять ее за руку, но она вырвалась и встала. – Ты шутишь? – Разумеется, нет. Девушки постоянно делают аборты, что тут такого? – бросил он и, не удержавшись, добавил: – У Даши было три. Лицо Татьяны исказилось ужасом. – От тебя? – пролепетала она. – Нет, Тата, – устало ответил он, потирая глаза. – Не от меня. Облегченно вздохнув, по-прежнему бледная Татьяна прошептала: – Но я думала, аборты с тридцать восьмого года запрещены. – Господи! – ахнул Александр. – Ну откуда такая наивность? Татьяна трясущимися руками схватилась за спинку стула и стиснула зубы, чтобы не закричать. – Тут ты прав. Я действительно наивна. Может, мне тоже следовало сделать три нелегальных аборта до встречи с тобой? Вероятно, это сделало бы меня более привлекательной и менее наивной в твоих глазах. |