Онлайн книга «К другому берегу»
|
– Лёш, тебе чего – квасу? – Водки налей. – Водки?! – прищурилась на Лешего Татьяна. – Тань, все нормально. Ну, поехали! Чокнулись разномастными стаканами и стопками. Марина – как воды отпила, не сморгнула. Не мог видеть ее бледное лицо, пустые глаза. Залпом выпил, сморщился – давно не пил. Потом еще стопку. Почувствовал, что захмелел, расслабился. Отпустило слегка. Хохотал о чем-то с Серёгой, пугал мелкого Сергеича, делая страшные рожи – тот визжал с восторгом. Деревенские новости рассказывал: – Егорыч в Череменино перебрался. – А тетя Маша как? – спросила Татьяна. – Да тоже думает. Тяжело ей одной с хозяйством-то! Уедет – совсем деревня умрет, одни мы, дачники, останемся. – Ну, ты-то не дачник! – возразил Серёга. – Да что я?.. так. Стареет тетя Маша. Забывать стала много. Потеряет что-нибудь, ходит, вздыхает: вот и думай, вот и гадай – то ли рукастый, то ли зубастый… – А кто это – рукастый-зубастый? – испуганно спросил младший Кондратьев. – Да мало ли тут нежити! – сказал Леший. – Да ладно тебе! – отмахнулась от него Татьяна. – И ничего не ладно! Мне лет десять было, когда первый раз сюда взяли. А тут так строго – к вечеру всех мелких по домам загоняли. Как закат – домой. Строжайше. Ну и ноешь, бывало: «Я еще поигра-аю!» Нет, нельзя. Почему? Тут отец и рассказал страшилку эту, мать потом ругалась: что ты ребенку голову забиваешь, пугаешь. – Что за страшилка? – нахмурился Серёга. – Ну, играл мальчонка деревенский на лугу вечером. Заигрался. И вышла к нему из лесу женщина. Вся в черном и босая. Подошла, за руку взяла, а мальчик с ней и пошел. И пошел, и пошел – как зачарованный. Так чуть было в лес не увела. Насовсем. – А как же он спасся? – разволновалась Татьяна. – Вспомнил – молитву прочел, тетка и рассыпалась. Это Вечерница была. Такая нежить. Они на закате выходят, детей забирают. Потому и не пускали ребятню гулять по вечерам. И так мне красочно отец рассказал, так страшно, что я еще тогда подумал – а не с ним ли самим это случилось? Боялся потом. Как к ночи – страшно! Даже к отцу приставал: научи меня молитве. – Научил? – спросил у Лешего Серёга. – Ну да – Отче наш. Только и знаю. – А ты крещеный? – задал Серёга следующий вопрос. – Нет, наверное. Отец партийный был, вряд ли. Не знаю. – Может, в деревне окрестили? – сказала Татьяна. – В деревне? Где вы тут церковь видели? Был когда-то храм на этом берегу, отец рассказывал, но сами и разрушили, местные, в тридцатые годы. А теперь – только в Кенженске, да еще в Макарьеве… Так что никакой тут святости не осталось, одна нежить. Леший говорил, а сам все на Марину посматривал: слушает, нет? Слушала. – А в Кенженске икона в храме необычная: «Утоли моя печали». Такой Богородицы нигде больше не видел. Я доску реставрировал. Икона на очень тонкой доске написана, ее выгибало все время. Пришлось дублировать, шпонки ставить… – Утоли моя печали… Красиво, – тихо сказала Марина, и у Лешего дрогнуло сердце. Он затарахтел еще бойчее: – А вот еще – москвичку помните? – Тетка такая лихая? – вспомнил Серёга. – Ага! Она этим летом была, так, говорит, лешего видела! – Тебя, что ли? – рассмеялась Татьяна. – Да правда, настоящего! – сказал Леший. – Ла-адно! – отмахнулась от него Татьяна. – Лохматый такой, говорит, зеленый! Егорыч на лодке отвозил ее в Череменино, к самолету. Дала ему бутылку за провоз, он открыл: там вода, а не водка! Матерился: пусть только приедет – ни одна собака ее не повезет! – А питерских не было? – спросил Серёга, подмигнув Лёшке. – Питерских?.. – не понял Лешка. – Что за питерские? – это Татьяна. – Да так, туристки, – нехотя ответил Лешка. А сам Серёге исподтишка кулак показал: не трепи, мол, лишнего. В прошлом году тут были – приплыли на моторке три девки, крутые такие: блондинка-толстуха, брюнетка и рыжая с челкой. С рыжей-то он и переспал. Черт, Серёга напомнил не вовремя! Леший оглянулся, а Марины нет – ушла. Выпил с горя, потом еще и понял – зря: последняя лишняя была. Кураж ушел, навалилась злая тоска. «А, напьюсь!» – подумал. Но Татьяна не дала: «Хватит! Остановись. И вообще – спать пора. Все, иди с богом!» Пошел, покачиваясь, к любимой березе, подышать. А там Марина, на звезды смотрит. С кошкой разговаривает – издали услышал: – Ах ты, кошка! Ах, какая ты ко-ошка! Ты такая смешная! Разве ты кошка? Ты енот какой-то. Ишь ты, лапки у тебя черные, прям танцовщица из «мулен Руж». И пяточки черные! Давай ты со мной поедешь, а, кошка? Ведь не поедешь? Не поедешь… Обиделся – с кошкой разговаривает, а с ним – ни словечка! Кошка, понимаешь… – Кто там?! – Это я. – Леший! Подошел, сел рядом. – А где кошка? – Убежала, забоялась. – Меня… забоялась? Кошка? Моя же кошка… Меня… Предательница! Как все вы. Ба-абы. – Лёша, да что с тобой? Ты напился, что ли? – А что со мной? Со мной все нормально. А с тобой вот что? Ты забыла меня? – А ты меня – не забыл разве? Пойду-ка я. – Нет, подожди! Посиди. Ты что?.. Ты со мной совсем… говорить не хочешь?! – Ну, давай поговорим. Ты давно здесь? – Где? – В деревне! – А-а… Третий год… Или второй? Забыл. – Как третий-второй? Ты что, все время здесь живешь, что ли? – Ну да. Почти. То приеду, то уеду. Туда-сюда. Мотаюсь как это… как его… в проруби. – А… семья? – Семья! Нету никакой семьи. Кошка, и все. – Ты что… ты – ушел? – Я ушел? Я ушел. Я от бабушки ушел, я от дедушки ушел! Ушел. Да. Развелся. – Почему? – Почему-у… А вот это ты мне скажи – почему? – Я – скажи?! – Ну да! Ты – скажи! Ты же баба – вот и скажи, почему это вы так можете. Почему это так вот можно при живом муже… а? – Она тебе что – изменила? – Ну да, да, да! Сука… – Подожди… как же это? – Это вот ты мне и скажи – как? Как это можно – от одного беременна, за другого замуж, с третьим переспать, а? – Я не знаю. – А что ты знаешь? Как с женатым гулять – это ты знаешь? – Это я знаю. |