Книга Западня, страница 36 – Пьер Алексис Понсон дю Террайль

– Все это выглядит очень таинственно.

– Я не хочу поддаваться необоснованным подозрениям, поэтому прежде чем говорить, желаю получить доказательства. Пока же окажите мне услугу и наведите справки о Мюларе.

– Обещаю вам. Завтра утром вы будете знать о нем все.

В этот момент слуга возвестил, что посланец Годфруа вернулся.

– Что вам ответили? – спросил Мэн-Арди.

– Что господин Мартен еще позавчера уехал в Этолье.

– Благодарю вас, друг мой, – сказала Эрмина, протягивая славному малому серебряную монетку.

Тот удалился.

– Я была права, – сказала Эрмина.

– Больше вы ничего не можете нам сказать? – спросил Годфруа.

– Нет. Это не только моя тайна. Запомните лишь одно, друг мой – речь идет о моей жизни.

– О жизни? Твоей? – воскликнула Филиппина, вскакивая на ноги, чтобы заключить сестру в объятия, будто желая ее защитить.

– Да.

– Эрмина, я знаю, что так просто вас не напугать, и если вы завели этот разговор, значит, над вами действительно нависла угроза, – сказал Мэн-Арди. – Но вы не должны ничего от нас скрывать. В сложившихся обстоятельствах опоздание всего лишь на час может обернуться большой бедой.

– Мой дорогой Годфруа, это тайна господина Гонтрана.

– Де Кастерака?

– Да.

– Какое отношение он имеет к этому делу?

– На этот вопрос он ответит вам сам. Если посчитает нужным.

Пока Эрмина пыталась прояснить окружающую обстановку, чтобы обезопасить себя от угрозы, о которой говорил Гонтран, Сентак отправился в город и стал прогуливаться перед кафе, где по вечерам собирался весь цвет бордоской молодежи.

В тот момент, когда муж Эрмины подходил к этому месту, ныне застроенному домами аллеи де Турни, к нему подошел элегантнейший молодой человек и сказал: – Позволительно ли будет мне засвидетельствовать почтение господину де Сентаку?

Сентак отступил на шаг и вгляделся в собеседника.

– Вы, должно быть, ошиблись? – сказал он.

– Почему? Разве вы не господин де Сентак?

– Это действительно я. Но вас знать не имею чести.

– Полно вам, сударь! Уверяя вас в обратном, я никоим образом не наношу вам оскорбления.

– В самом деле? Погодите-ка.

– Что это вы так разволновались?

– Как? Это вы?

– Собственной персоной.

– В таком наряде?

– А что, он мне не идет?

– Да нет, признаться, очень даже идет, но я не в силах скрыть своего удивления. А дерзости вам не занимать.

– Несчастья случаются лишь с робкими рохлями.

– Вы хотите мне что-то сообщить? – спросил Сентак.

– Совершенно верно, сударь, в противном случае я не посмел бы остановить вас и побеспокоить.

– Давайте лучше отойдем в сторонку… сударь… Кстати! Как вас зовут в свете?

– Жорж де Самазан.

– Самазан? Значит, это вы спасли мою жену?

– Причем, сударь, от моих же собственных бандитов.

– Да? Почему же вы тогда вырвали ее из рук этих негодяев, которые могли бы по неосторожности…

– Всадить ей в грудь пулю?

Сентак ничего не ответил.

– Я вырвал ее из рук моих людей по той простой причине, что мадам пока еще не унаследовала состояния юного Давида, и если бы она умерла раньше его, то принадлежащие молодому человеку капиталы стали бы предметом судебного разбирательства.

– Я не ошибся в своих оценках касательно вас, – сказал Сентак, – вы действительно человек умный.

– Я тоже так думаю, и если вы соблаговолите последовать за мной…

– Куда это?

– На лужайки общественного сада.

– Зачем?

– Побеседовать.

– Может, лучше куда-нибудь зайдем?

– Господин де Сентак, стены всегда имеют уши. В то же время я не знаю ни одного случая, когда кто-нибудь подслушал бы разговор на свежем воздухе. В общественном саду, завидев приближающихся к нам людей, мы будем произносить только слова, предназначенные для их ушей.

– Но ведь… – с сомнением в голосе протянул Сентак.

– Ага! Понимаю. Вы боитесь, как бы вас не увидели со мной. Успокойтесь. В городе меня знают как де Самазана, а человек сто считает дворянином почище вас.

– В таком случае давайте действительно пойдем в общественный сад.

– И вы увидите, что в беседе на свежем воздухе нет ничего такого, особенно если разговор не предназначен для чужих ушей. Это единственное место, где verba действительно volant ^[10].

– Вы получили классическое образование? – удивленно протянул Сентак.

– Может быть.

В этот момент собеседники вошли в железные ворота общественного сада.

Когда они сделали несколько шагов в густой траве, покрывавшей в те времена лужайки, утопавшие в тени изумительных лип, на месте которых ныне вырос Ботанический сад, Сентак остановился, скрестил на груди руки и спросил: – Какого дьявола вам от меня нужно?

– Хочу поговорить с вами об очень важном деле.

– Но мы ведь договаривались, что через две недели я сам к вам приду и отдам распоряжения.

– Сударь, – ответил ему Семилан, – как вам известно, после смерти Андюса его люди стали подчиняться мне.

– Да, вчера вечером вы мне уже об этом говорили.

– Но дело в том, что если у Андюса были одни принципы, то у меня – совсем другие.

– И что вы хотите сказать этим своим афоризмом?

– Это, сударь, означает, что нам выпало жить в эпоху, когда все меняется самым удивительным образом. Говорят, что сейчас строятся дороги, по которым без лошадей одновременно смогут двигаться сразу несколько экипажей. Эти дороги уже получили название железных.

– Какое отношение все это имеет к нашему делу?

– Сейчас увидите.

– Боюсь, господин Семилан… – начал было Сентак.

– Простите, но господин де Семилан, окажите любезность называть меня так.

– Ха! Даже если мы одни?

– Вы предпочитаете, чтобы я называл вас саилем?

Сентак вздрогнул, посмотрел собеседнику прямо в глаза и сказал: – Господин де Семилан, мне неведомо, посвящены ли вы во все мои тайны или же владеете лишь некоторыми из них, но призываю вас ни с кем ими не делиться, потому как для вас это вопрос жизни и смерти.