Онлайн книга «На рубежах южных (сборник)»
– Верно балакаешь. Правильно! – поддержали его казаки. Многие из них втыкали пики в землю, складывали мушкеты на вытоптанную траву. Майдан задвигался, забурлил. Казаки начали расходиться по широкой площади, располагаясь лагерем у собора. Заполыхали костры. Кордовский, Чернышев, а за ними и другие старшины незаметно исчезли. К Дикуну пробрался Собакарь. – Ну и ну… Кашу заварили правильную. А вот расхлебаем ли ее? Подошли Шмалько и Половой. – Ишь как попервоначалу Кордовский мягко стлал, да жестко спать было бы, – пробасил Осип. – Стоило бы разойтись, поодиночке они нас за грудки взяли бы. – Старшины, что те хорьки, – пояснил Ефим. – Хорек как залезет в курятник, так попервах зловонный дух выпустит, чтоб куры на сидали почуманели. А как почуманеют да попадают, то тут хорек и пьет их мозги… – Самое главное теперь – стоять все за одного, – сказал Дикун. – Давайте, браты, пойдем сейчас по майдану да поговорим по душам с казаками! – Правильно! – кивнул Собакарь. – Шоб, значит, все одной веревочкой были связаны. А народ нас поддержит, обязательно поддержит! Эту ночь Федор спал тревожно, часто просыпался. Голову сверлила мысль: «Что делать дальше?» Не раз вспоминал Леонтия и вздыхал: «Вот кого не хватает». Накануне казаки твердо решили стоять на своем и дружно добиваться, чтобы все полагающееся довольствие было выдано им сполна. Кое-кто заговаривал даже, что пора, мол, и земли кошевые поделить по справедливости. Но это были только отдельные, нестройные голоса. Масса казаков встретила их одобрительно, но настороженно – уж слишком смелыми они казались. А говорить с начальством, с наказным атаманом и старшинами казаки всем миром поручили Дикуну и Собакарю. Небо светлело. Зазвонили к заутрене. Екатеринодар пробуждался. Звенели ведра у колодцев. Из огороженных плетнями дворов хозяйки выгоняли в стадо скотину. Пришел в движение и казацкий стан. За крепостным валом нарастал гул пробуждавшейся ярмарки. Накинув на плечи свитку, Дикун направился туда, на ходу переговариваясь с казаками. Он обратил внимание на то, что в лагере, кроме участников похода, появилось много новых, пришлых. Немолодой казак, сдвинув папаху на затылок, пел: Ой, що там за шум учынывся,
Що комар та на муси оженывся!
Выйдя за крепостные ворота, Федор сразу же окунулся в людскую толпу. Приехавшие изо всех станиц казаки и закубанские черкесы, купцы и перекупщики торговались, толкались, шутливо переругивались. Дикун высматривал васюринцев – не терпелось узнать, как там дома. – Эгей, Федька, – услышал он. К нему проталкивался Терентий Тронь. – Сосед, здоровый, вернулся? Не гадал, что встречу! Терентий дружески хлопнул Федора по плечу. – Как видишь, целый, – усмехнулся Дикун. Они выбрались из толпы. – Что дома? – спросил Дикун. – Мать как? Тронь махнул рукой и отвернулся. – Ты чего? – Померла твоя мать… Еще зимой померла… – Померла? Тронь неловко топтался на месте. – Померла. Померла, значит. С голодухи преставилась… Старая была. Наймичкой не нужна, только жрать. Плечи Федора поникли, и весь он как-то обмяк. Только и проговорил: – Прощевай, сосед! – Постой, Федька! Ты, случаем, за службу грошей не получил? Там причитается с тебя за десять фунтов мучицы… Матери я как-то давал… Федор, не глядя на Троня, бросил: – Рассчитаюсь. Не замечая больше ничего, Дикун повернул в крепость. «Мать, родная! – стучало в голове. – Наказывала, чтоб берег я себя, встречи хотела, ждала. С голоду померла! А напротив атаман живет, Баляба проклятый. Что ж он, куска хлеба тебе пожалел? Батько мой за него жизнь отдал не жалея…» Федору хотелось плакать – открыто, не стесняясь. По-ребячьи прижаться бы к родному плечу и выплакаться. Но никого близкого, родного у него не осталось на целом свете. Ни батьки, ни матери… Ни Анны… И Федора охватывала ярость. Ему хотелось добраться до жирной шеи атамана Балябы, до его горла и давить, давить до того, пока остекленеют рачьи глаза и обмякнет жирное тело. А потом встретить Кравчину – и с ним сделать то же… Да и всех старшин, всех их – тоже передушить бы. У войскового правления его окликнули Собакарь, Шмалько и еще два казака: – Пойдем к Кордовскому! Думают ли они нам наше довольствие отдать? – Что ты сумный такой, друже? – заботливо спросил Собакарь, пропуская вперед других. – Мать померла… С голоду померла, – сдавленным голосом ответил Дикун. Рука Собакаря легла на его плечо. – Горькое горе, – вздохнул он, – что и казать. Да разве вернешь усопшую… – Один я остался. Никита нахмурился. – Человек только тогда один остается, если его люди, как волка-одинца, от себя прогоняют. Казаки вошли в правление. У Кордовского сидели Чернышев и приехавший из станицы Степан Матвеевич Баляба. При виде Балябы у Федора потемнело в глазах. Стараясь не смотреть на него, Дикун хрипло спросил: – Пан полковник, когда отдадут нам наше довольствие? Кордовский поднялся. – Расходитесь по станицам, а довольствие выдадут позже! Один из казаков с усмешкой протянул: – Пока дождешься кныша, вылезет душа! – Нет, пан полковник, ты не обещай, сейчас отдай. А еще требуем мы созвать круг. Недовольны мы своими старшинами и атаманами. По их вине в станицах бедноте всякие обиды чинятся. А Котляревский и бачить того не хочет. Навязали нам его в кошевые. – Смутьян! Кто дал тебе право поносить его высокоблагородие? – ударил кулаком по столу Чернышев. – Тимофея Терентьевича сам государь назначил атаманом! Федор шагнул к Чернышеву, оборвал: – Твое дело телячье, полковник. Сиди и не рыпайся! И атамана нам никто не назначал. Брешете вы все. Сами вы Котляревского выдвинули, чтоб он вас покрывал! Идемте отсюда! – повернулся он к казакам. – У этих живодеров добром своего не возьмешь! Казаки направились к двери. Уже с порога Осип обернулся, погрозил Чернышеву кулаком: – Погоди, с тебя-то мы еще за все спросим. Не забыли, как ты купцам наш провиант продавал! Чернышев густо покраснел, но заставил себя презрительно усмехнуться. После обеда в непокорные полки приехал Кордовский. Припекало знойное полуденное солнце. Не слезая с коня, полковник выкрикнул: |