Онлайн книга «Жизнь Ивана Семёнова, второклассника и второгодника (сборник)»
|
Надо было довести мамуленьку, папуленьку, бабуленек до такого состояния, чтобы они… (Сломалась пишущая машинка. Не выдержала. тск чила буква. П пр бую пр д лжать без нее. Нет, пл х п лучается. Беру карандаш.) Надо было довести мамуленьку, папуленьку, бабуленек до такого состояния, чтобы они были готовы выполнить ЛЮБОЕ желание ребенка. (Карандаш сломался. Беру следующий.) Для этого Сусанна несколько раз подряд повторяла: – Умираю… помогите… И тогда ее спрашивали: – Что сделать, чтобы ты не умирала? Наступала тишина. Тишина наступала. И в тишине звучал слабый голос: – Пой… те… И что бы вы думали? Папа говорил: – Это возмутительно! – И уходил на кухню. Мама восклицала: – За что нам такое наказание? – И шла за ним следом. Бабушки брали в руки носовые платки, вытирали друг другу слезы и начинали: Эй, моряк, ты слишком долго плавал, Я тебя успела позабыть! Мне теперь морской по нраву дьявол, Его хочу любить! В глазах злой девчонки появлялся злой блеск. – Громче! – сипела она. – Веселее! И бабушки, утерев друг другу слезы платками, продолжали, притопывая: Нам бы, нам бы, нам бы, нам бы Всем на дно! Там бы, там бы, там бы, там бы Пить вино! И пили валерьяновые капли. А Сусанна закрывала глаза и звала: – Моя милая мамочка! – Что, детка? – еще из кухни испуганным голосом спрашивала мама и бежала на зов любимого ребенка. – Мне плохо, мамочка. – Что тебе нужно, миленькая моя? – Не знаю. – Ну скажи, золотце. Я все для тебя сделаю. – Не знаю. – Ну вспомни, золотце… – Не знаю. – Помяукай! – шепотом подсказывали бабушки. – Помяукай! – Мяу… – неуверенно начинала ма-ма. – Нет, не могу! – Как мне плохо… – сипела Сусанна, сквозь опущенные веки внимательно следя за мамой. – Мяукай! – сквозь зубы приказывали бабушки. – Мяу… – неуверенно начинала мама, и губки злой девчонки вытягивались в улыбочку. – Мяу! – уже громче продолжала несчастная мама. – А он пусть лает, – бабушки кивали на дверь в кухню, где спрятался папа. Мама открывала дверь в кухню и грозным шепотом произносила: – Ребенку, нашему ребенку плохо, а ты ничего не хочешь сделать. Тебе трудно немного полаять? – Но ведь это непедагогично, – шептал папа. – А если ребенок умрет, это будет, по-твоему, педагогично? Лай!.. Мяу, мяу, деточка! Лай, если ты настоящий отец! – Гав… гав… – покраснев от стыда и непедагогичности, тихо отвечал папа. – Гав… гав… – Громче! Она не слышит! – Гав! Гав! Гав! – Мяу, мяу! Деточка, ты слышишь? А деточка смеялась, крича радостно и хрипло: – Еще! Еще! А где курочки? Где ку-рочки? – Здесь мы! – отвечали бабушки и начинали: – Куд-куда! Куд-куда! – Мяу! Мяу! – Гав! Гав! (От злости я сломал уже несколько карандашей. Когда книгу будут печатать, попрошу, чтобы эти места напечатали разными шрифтами. Как карандаш сломается, так тут и сменят шрифт.) – Еще! Еще! – приказывала Сусанна, хлопая в ладоши. – Теперь ты будешь собачкой, он – кошкой, а вы – поросятами! Наступала тишина. Тишина наступала. Взрослые смотрели друг на друга, словно спрашивали: «Неужели вынесем и это?» И отвечали друг другу: «Не знаю». Сусанна закрывала глаза и – хлоп на спину. Первым не выдерживал папа, он кричал: – Мяу! Мяу! – Гав! Гав! – отвечала мама, а бабушки, обливаясь слезами и разливая валерьяновые капли, хрюкали. И все смотрели на единственного, необыкновенного, с музыкальными способностями ребенка и ждали, что будет. А он – выпороть бы его хоть один раз! – лежал не двигаясь, всем своим видом говоря: «И не стыдно вам? Не можете рассмешить больную! Разве так надо смешить? Докажите мне, что любите меня!» – Ей опять плохо, – в страхе шептала мама и начинала: – Мяу! Гав! Мяу! Гав! – Хрюмяу… – отзывался папа. – Хрюгав… Куд-хрю! Мяу-куд! А бабушки, совсем растерявшись, запевали: Эй, моряк, ты слишком долго хрюкал, Я тебя успела куд-куда! – Спасибо, спасибо, ой, спасибо! – заливаясь смехом, говорила наконец Сусанна. – Мне стало значительно легче. Дайте мне теперь поесть чего-нибудь вкусненького-вкусненького, сладенького-сладенького! И не спорьте: необыкновенный ребенок! Приготовимся к следующему номеру! А кто из вас брюки умеет гладить? А пуговицы кто пришивать может? В войну играете, носитесь как угорелые, «бах! бах!» кричите, а потом есть просите? А вы по-настоящему поиграйте. Например, портянки выстирайте (или носки). Да котелок сами вычистите (или тарелки вымойте). А что? Как солдаты делают. У солдат домработниц нет, мамы, бабушки и жены дома остались. Солдат все САМ УМЕЕТ делать. Вот и поиграйте в таких солдат, в настоящих. У них вот много той самой домашней работы, которую за вас дома мамы и бабушки делают. Или сестренки. Примерно так рассуждала Лёлишна, готовя ужин и слыша за окном крики мальчишек. Дедушке она сварила манной каши, а себе нажарила картошки и сделала салат. После пережитых волнений дедушка все еще не мог успокоиться и ел торопливо, часто поглядывая на дверь. – Ты что? – спросила Лёлишна. – Да так, – ответил дедушка, – стыдно сказать, но побаиваюсь. – Чего? Кого? – Кого-то. И чего-то. – Дедушка снова взглянул на дверь и извиняющимся тоном проговорил: – Пуганая ворона куста боится. После того, как любимый ребенок влетел сюда с воздуха, можно ожидать чего угодно. – Ничего тебе не надо ожидать, – сказала Лёлишна. – Любимый ребенок набил себе две шишки и сейчас со злости дрессирует родителей. И бабушек… Еще дать каши? – Дать. А кто-то все равно придет. И что-то случится. Вот увидишь. – И он шепотом закончил: – Я предчувствую. И раздался звонок, громкий, настойчивый, незнакомый. |