Онлайн книга «Жизнь Ивана Семёнова, второклассника и второгодника (сборник)»
|
А когда Лёлишна бритвой стала распарывать брюки, он выхватил их и закричал: – С ума спятила?! Виктор сказал: – Сиди ты и не чирикай! А Головешка чуть не плакал: на его глазах его единственные брюки превращались в куски материи. А Лёлишна с Виктором смеялись. Из старых газет они сделали выкройки, мелком перенесли контуры на материю и давай резать ее. – Такие хорошие штаны были! – жалобно воскликнул Головешка. – Чего они вам не понравились? – Молчи, – весело отозвалась Лёлишна, – еще спасибо скажешь. И брюки у тебя будут, и берет из остатков получится. Короче говоря, скоро началась примерка. Головешка подошел к зеркалу, взглянул на себя… И обнял Лёлишну. И смутился. И она смутилась. И даже Виктор смутился. – Ну что ты… – пробормотала Лёлишна. – Еще рано благодарить, еще сшить надо… Она открыла швейную машину. Головешка крутил ручку, а Виктор поддерживал материю. Если бы вы видели, что творилось с Головешкой! Он крутил ручку, приплясывал и кричал петухом. До того докукарекался, что охрип. А когда он облачился в новые брюки, закричали все трое. Лёлишна стала шить берет. Виктор повел своего нового знакомого в ванную. Отмываться. Вернее, отмывать. И вот, чистый, причесанный, заштопанный и перешитый, в берете, стоял Головешка перед зеркалом и шептал удивленно: – Какой я, оказывается, красивый… Вот еще бы ботинки подрезать… перешить бы их как-нибудь… Тогда бы все сказали: «Вот вам и Головешка!» – Забудь ты про свое прозвище, – сказала Лёлишна, – забудь. Будто его и не было. – Забуду, забуду, – согласился Головешка. – Очень уж я нарядный. Родная мать меня не узнает. Гражданин милиционер дядя Горшков меня не узнает. А я крикну: «Да это же я! Владик! Тот, который Головешкой еще был!» – Короче, можно сказать так, – предложил Виктор, – прощай, Головешка! – Прощай, Головешка! – сказала Лёлишна. – Прощай, Головешка! – сказал Владик. Он подмигнул своему отражению в зеркале и добавил: – Вот теперь можно мне и в цирке работать. Там все такие красивые. – Ой… – Лёлишна схватилась руками за голову. – Я совсем забыла про дедушку! И бросилась из комнаты. Продолжение Петьки-Париного выступления Проснувшись под забором, Петька потянулся, хрустнул всеми своими косточками. Сел. И вместо бабушки увидел – кого? Эдуарда Ивановича. Только не живого, а на афише. А рядом с ним лев. А пасть у льва оскалена. А пасть огромная. – С группой дрессированных львов! – крикнул Петька и захохотал почему-то, словно дома оказался. Прохохотав, он почесал затылок. Задумчиво сплюнул. Откуда в чужом, далеком городе та самая афиша, которую он еще вчера видел в своем родном городе? Ведь он ехал в поезде целую ночь… И все-таки первым делом надо сходить в цирк, а там видно будет, как жить дальше. Может, в цирке на работу возьмут. И квартиру дадут. И поесть, конечно, дадут. Можно у льва кусок мяса отобрать, изжарить и – кусай себе, а не льву, на здоровье. Петька встал, опять потянулся, сладко зевнул, опять хрустнул всеми своими косточками. И весело сплюнул. Желудок пока не требовал пищи, и хозяин его мог даже соображать немного. Он бодро зашагал и остановился. А где штаны? Куртка где? Рубашка? И побежал обратно. Бежал, бежал, снова остановился: забыл ведь, где повесил одежду сушиться! Забыл, забыл – ничего вспомнить не мог. Он погрозил кому-то кулаками и двинулся вдоль полосы березок. Ни одной приметы не запомнил! Ни одной! К тому же раздался испугавший его шепот: – Есть хочу… Шепот был легкий, еле слышный, но Петька струсил и бросился обратно в город. А люди думали: спортсмен, чемпион какой-нибудь бежит, тренируется. Две собаченции за ним увязались. Бежали, бежали, да отстали – вот как он мчался! Увидел Петька трамвай – прыг в него. – Абонементик закомпостируем? – спросил веселый старичок. – Какой тут может быть абонементик? – ответил Петька. – У человека ни штанов, ни рубахи, ни куртки, а вы – абонементик! – А откуда ты такой взялся и куда ты едешь без штанов, рубахи и куртки? – Старичок сразу стал сердитым. – В цирк еду, а сам я издалека, из другого города. Тут все пассажиры рассмеялись. А Петька начал реветь. А старичок, который сначала был веселым, потом – сердитым, стал грозным и безжалостно подтолкнул его к выходу да еще крикнул: – В следующий раз будешь иметь дело с милицией! Трамвай ушел. Петька побрел вдоль трамвайной линии, не глядя по сторонам. В желудке было легко, на душе – тя-жело. Трамвайная линия привела мальчишку в… родной город. Стоял Петька. Хлопал глазами. Ведь он Уехал, а оказалось, что ПРИехал. Как так? Почему ПРИ, а не У? А было так. Вагон, в котором он спал, ночью отцепили от состава, прицепили к другому, и только утром поезд тронулся в путь. А в этот момент Петька и проснулся. И выпрыгнул из вагона на окраине своего родного города. А раз он не бывал на окраине, то и не узнал ее. Но раздумывать сейчас было некогда, и Петька помчался к Лёлишне. Только бы незаметно проскочить в ее квартиру! Стрелой летел он по лестнице вверх. Коленки от страха дрожали. Сердце стучало где-то в затылке. Лёлишну он чуть с ног не сбил – она бежала навстречу, ойкнула, спросила: – Откуда ты? – Спрячь меня, – умоляюще прошептал Петька, – быстро-быстренько. Без разговоров. – Не могу. Дедушка куда-то ушел. – Ничего с твоим дедушкой не будет. А со мной знаешь что будет? Давай я у вас жить стану? Я смирный. Меня кормить побольше, а больше мне ничего не надо. |