Онлайн книга «Жизнь Ивана Семёнова, второклассника и второгодника (сборник)»
|
Мартыш показал ему язык. И мальчишки показали ему языки. А Эдуард Иванович твердо сказал: – Мы не уйдем отсюда, пока вы не да-дите… – Не дам! – крикнул товарищ Сурков. – Не дам! И мальчишки закричали: – Не дам! Не дам! Не дам! Не дам! – А я не могу, – гордо и даже торжественно произнес товарищ Сурков, – не могу думать и руководить в такой обстановке. Тут все служащие стали упрашивать его подписать заявление Охлопковой, называли номер дома и номер квартиры, жильцам которой не нравится первый этаж. – Пусть придет в другой раз, – упрямился товарищ Сурков. – А то можно подумать, что я тигренка или мартышки, видите ли, испугался. Или попал под их влияние. Смешно. Нет, нет, пусть Охлопкова еще несколько разиков придет. – И в каждый другой разик, – насмешливо сказал Эдуард Иванович, – я буду приходить с ней. И возьму с собой уже не тигренка, а льва. – Льва-а-а? – хором спросили мальчишки и служащие. – Самого настоящего. И тоже без намордника. Могу и двух львов привести. И трех. – Безобразие, одним словом, – еле выговорил товарищ Сурков, теперь уже совсем негрозный. – Отвечать будете. Какая там у нас квартира на обмен согласна? Короче говоря, завтра же Лёлишна могла переезжать на первый этаж в соседнем доме. Следующим номером нашей программы — ЖИВЫЕ ТАРЕЛКИ. ИСПОЛНЯЕТ ЕДИНСТВЕННЫЙ МУЖЧИНА В СВОЕЙ СЕМЬЕ ВЛАДИК КРАСНОВ, БЫВШИЙ ГОЛОВЕШКА. В ДЕЙСТВИЕ ВСТУПАЕТ ТЕТЯ НЮРА, КОТОРАЯ СЧИТАЕТ СЕБЯ СВЯТОЙ Владик мыл посуду. То есть не мыл, а бил. Потому что тарелки оказались живыми. Первая же тарелка выскользнула из его рук в раковину. И конечно, разбилась. – Эх, ты, – сказал ей (вернее, ее осколкам) Владик, – совести у тебя нету. Со второй тарелкой он держался настороженно и даже сумел донести ее до струи воды из крана. И тут она (то есть тарелка) выскользнула из его рук на пол. И разбилась. «Ну погодите! – возмущенно подумал Владик. – Не хотел я с вами связываться, а придется. Не забудьте, что руки у меня золотые. Так сам гражданин милиционер дядя Горшков считает. Мозговая система у меня имеется. И вы из себя много-то не воображайте. Тем более что я – единственный мужчина в нашей семье». И тут третья тарелка – вдребезги. Сел Владик. Задумался. Пустяковое вроде бы дело, а – не получается. В цирке вон, тарелки на палках крутят, в воздух бросают и чего только с ними не делают, а тут… Он встал. Взял тарелку обеими руками. И – поднес к раковине. Но нужна еще одна рука, чтобы открыть кран. Владик отнес тарелку обратно на стол, открыл кран, взял тарелку обеими руками и подставил под струю. Брызги во все стороны бросились. Даже глаза пришлось зажмурить. Вымок Владик до пояса. Зато и тарелка немного вымылась. К следующей – пятой – тарелке он отнесся уже увереннее, да и она, видимо, почувствовала, что имеет дело с человеком, который кое-что в мытье посуды уже понимает. И облился он на этот раз меньше. Маленькая работа, а – работа. И когда сделаешь ее, приятно. – Чего тут стряслось? – услышал он напуганный и возмущенный голос тети Нюры. – Да вот, посуду мыл, – небрежным тоном ответил Владик. – Я ведь единственный мужчина в семье. – Единственный ты лоботряс в семье! – сказала тетя Нюра. – Кто тебя просил? Вот натворил дел! Подожди, упекут тебя в колонию, сто раз пожалеешь, что не слушался добрых людей. Ругалась тетя Нюра равнодушно, и раньше Владик не обращал внимания на такие слова, но сегодня ответил: – С утра до вечера вы меня без передыха ругаете. Зря. Если человеку все время втолковывать, что он лоботряс, то он лоботрясом и будет. Они с тетей Нюрой собрали осколки, а она принялась вытирать пол, говоря: – Тебя не ругать нельзя. Потому как хвалить тебя не за что. Ты вот телевизор не смотришь. А каких там мальчиков показывают иногда! Чистенькие, умненькие, рассуждают ровно взрослые. Советы дают, учат. И все из нашего города. Местные. Сердце не нарадуется. Вот тебе бы с них пример взять. – У нас телевизора нет. – И никогда не будет! – И тут тетя Нюра заметила на нем новые брюки, всплеснула руками: – Кто это тебя? – Знакомые одни. – До чего же ладно подогнано! Только ботинки все портят. Ботинки бы сменить! – сокрушалась тетя Нюра. – Уж больно они у тебя длинноносые. Погоди, погоди, я сейчас. – Она быстро ушла, почти убежала, и скоро вернулась, держа в руках сандалии. – Примерь-ка. Если подойдут, будешь ты парень хоть куда. И меня добрым словом вспомнишь. Мол, есть на свете тетя Нюра – святой человек. Ведь с какой стати, собственно, я о тебе забочусь? Да потому что добрая, отзывчивая я… Не жмут? Носи на здоровье. – Спасибо. – Владик даже потопал от радости. – Покажись-ка матери. Владик убежал. Ксения Андреевна, как всегда, полулежала на кровати. – Мам, смотри! – Балуешь ты нас, – растроганно сказала она вошедшей в комнату тете Нюре. – Спасибо тебе. Весь он в обновках. Прямо и не узнать, до чего хорош парень. – Не хвали ты его раньше времени, – ворчливо посоветовала тетя Нюра. – Посмотреть еще надо, как он дальше расти будет. Пока похвастаться ему нечем. – Когда хвалят, на него больше действует, – виновато сказала Ксения Андреевна. – Всем нам охота, чтоб нас хвалили, – усмехнулась тетя Нюра. – А к ругани надо привыкать. Легче жить будет. А то знаешь как он себя величать начал? – Она хихикнула. – Единственный, мол, мужчина в семье! – Она расхохоталась. – А я ему говорю: единственный ты, мол, лоботряс в семье. – Ничего смешного нет, – хмуро сказал Владик. – Три тарелки он тебе расколол. Помощничек! – И пусть, – радостно сказала Ксения Андреевна. – Научится. Лиха беда – начало. – Ничему он не научится! – почти крикнула тетя Нюра. – Одному пока только и научился – за чужой счет жить. Да кабы не моя доброта… – Берите свою доброту обратно, – вдруг сказал Владик. Снял сандалии. И отодвинул их от себя. – Чего ты?! – возмутилась тетя Нюра. – Подумаешь, обиделся! К тебе по-людски, а ты… – Может, и меня когда-нибудь по телевизору покажут, – пробормотал Владик. – И нечего меня на каждом шагу ругать. Ругаться легко! Телевизор смотреть легко! А вы попробуйте жить, как мы живем, как нам с мамкой… |