Онлайн книга «Жизнь Ивана Семёнова, второклассника и второгодника (сборник)»
|
Во всяком бою бывают раны. А он вел бой – с картошкой, свеклой, луком, капустой, морковью… Видите, как много врагов? А он один! А его руки, которые милиционер гражданин дядя Горшков считал золотыми, оказались деревянными – ничего они не умели делать. Только резались – словно нарочно лезли прямо под острие ножа. И странно было Владику всем этим заниматься. Еще вчера был он беззаботным человеком, слонялся себе по улицам, делал что хотел (то есть ничего не делал)… И вдруг… Суп. Передник… И все руки в крови. – Ой! – вскрикнула Лёлишна, войдя на кухню. – Эх ты, неумейка! – Только не ругаться, – предупредил Владик, – надоело. Лучше похвали. Или молчи. – Конечно, ты молодец. В общем. Йод у вас есть? Вскоре Владик сидел в углу на табуретке, разглядывая свои руки, покрытые темно-коричневыми пятнами, а Лёлишна ловко чистила овощи. – Ничего я не понимаю, – вдруг сказал Владик, – жил я, жил, не тужил – и вот тебе… – В том-то и беда, что не тужил. А тебе надо тужить, обязательно надо. – Почему? – Сам должен понять почему. – Включаю мозговую систему на полную мощность, – сказал Владик. – Думаю. Но – не понимаю. – Еще подумай. Владик осторожно склонил голову набок, словно прислушиваясь к тому, что в ней происходит, поморщился и сказал: – Плохо моя мозговая система действует. – А ты не торопись, – посоветовала Лёлишна. Через несколько минут Владик обрадованно крикнул: – Есть! Я единственный мужчина в семье. Это раз. Я настоящий мужчина. Это два. Значит, я должен тужить? А ты кто? А тебе надо тужить? Ты единственная женщина в семье? Настоящая женщина, да? Здорово моя мозговая система работает, а? – Не знаю. На вопрос ты не ответил. – Отвечу когда-нибудь. Когда подумаю побольше. Тяжело все это. – Владик вздохнул. – И ничего уж не поделаешь. – Он опять вздохнул, еще громче. – Зато и в колонию не попаду. В общем, буду жить и тужить на полную мощность. Сказал он это таким жалобным тоном, что Лёлишна чуть не рассмеялась. – Тебе хорошо, – завистливым тоном проговорил Владик, – ты девчонка. Ты все умеешь. Ты тужить умеешь. ВЫСТУПАЕТ ГРИГОРИЙ РАКИТИН! ОН ЗАДУМЫВАЕТ НОМЕР, КАКОГО ЕЩЕ НИКОГДА НЕ БЫЛО НИ В ОДНОМ ЦИРКЕ МИРА! Горшков шел торжественно. Он был абсолютно уверен, что Григорий Васильевич, увидя, как живет Владик, близко к сердцу примет его судьбу. И поможет. И тогда и ему, Горшкову, станет легко и радостно. – Я ведь Владика ровно родного сына жалею, – сказал Горшков, – просто подумать боюсь, что опять парень со шпаной свяжется. Но не знал Горшков, что теперь он уже не один заботится о судьбе бывшего Головешки. Увидев нежданных гостей, Ксения Андреевна посмотрела на них испуганно. – Ничего, ничего не случилось, – сразу успокоил ее Горшков. – Вот привел к вам на предмет знакомства гражданина артиста-фокусника. Может, он вашим Владиком подзаймется. – Спасибо вам, – растроганно сказала Ксения Андреевна, – только не понимаю я… Народ у нас с утра до вечера теперь. Суп вот сварили. Давно я домашнего не ела. Одежду Владику переделали. Тут вот вы пришли. – Все идет правильно, – удовлетворенно произнес Горшков. – Так и должно быть. Давно я об этом мечтал. Григорий Васильевич сидел задумчивый, молчал, а потом вдруг спросил: – А вы бывали в цирке, Ксения Андреевна? – Была когда-то. А когда, уж и не помню. Владик вот недавно ходил, так рассказывал. Особенно про львов и про фокусы. – Работать буду, телевизор купим, – сказал Владик. – Там тебе и цирк, и футбол, и кино с концертами. – Ну, ждать, когда ты работать будешь, долго, – сказал Григорий Васильевич, – а цирк вы, Ксения Андреевна, скоро увидите. – Ходить-то ведь я не могу. – Организуем, – загадочно произнес Григорий Васильевич. – Если гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе. И, церемонно откланявшись, он ушел. И слышно было, как, закрыв за собой дверь, засвистел веселую песенку. – Магомет, – задумчиво проговорил Горшков, – гора. Магомет не идет, гора идет. Ничего не понимаю. – Это пословица такая, – сказала Ксения Андреевна, – я по радио слышала. Это значит: если кто-то к кому-то не идет, так тот сам прийти должен. – Почти понятно. Только – почему бы прямо не сказать? Все у них, у артистов, с выкрутасами. Но будем надеяться, что не подведут. Ни горы, ни Магометы. А Владику было и радостно, и тревожно. Почему радостно, это вы, конечно, понимаете. А тревожно ему было оттого, что жизнь его менялась. И менялась резко. А резко менять привычную жизнь так же трудно, как на большой скорости резко сворачивать в сторону. Вдруг навернешься? Словно догадываясь о состоянии Владика, Горшков сказал: – Конечно, враз-то трудно по-новому жить начинать. Но постепенно привыкнешь. Если Магомет к горе не пойдет, она на него обвалится. Случайно взгляд его упал на окно, и Горшков встал и начал внимательно следить за тем, что происходило во дворе. И Владик встал рядом. Увидели они нечто непонятное. Григорий Васильевич разгуливал по двору, словно измеряя его шагами, останавливался, оглядывался. – Дом, что ли, он тут строить собирается? – спросил Владик. – Или деревья сажать? – спросил Горшков. Но Григорий Васильевич ни дом строить, ни деревья сажать не собирался. Он задумал номер, какого еще никогда не было ни в одном цирке мира. Следующий номер нашей программы называется ПЕРЕНОС! Это был самый веселый из всех переездов, какие я только видел в своей жизни. А видел я их немало: и как заселялись восьмидесятиквартирные дома, и стоквартирные, и такие, в которых число квартир и сосчитать на глаз невозможно. А однажды я видел, как заселялся сразу целый квартал. Но переезд Лёлишны с дедушкой – это всем переездам переезд! На помощь пришли цирковые артисты, и рабочие, и даже музыканты. Да еще ребят собралось видимо-невидимо. Да Горшков явился с двумя милиционерами. – Безобразие, феноменальное безобразие, – сказал дедушка. – Сколько людей тратит время и силы на меня и на тебя. Получается, что мы сплошные тунеядцы. Потрясающие лодыри. Что мне нести? |