Онлайн книга «Муравьиный царь»
– Дожидаются вас! Кто, где? – В Храме воздуха. Приезжая. Стою, в висках стучит. Что делать, поперлась в храм. Здр-р-авствуйте, я ваша тетя! Сидит! Сумку обхватила, волосы в пучок, очочки эти ее. – Ты, Леночка, прости! Не выдержала я! Ну, все. Раз «Леночка», значит, сейчас гадость какая-нибудь. – Верни его мне! Молчу. На пол смотрю. – Ничего у меня, кроме него, нет! И если… Срач в беседке. Вчера был пикник, бабы полночи песни орали, колбаса под скамейкой и огурец. А наш монолог все длится. Верни, верни. Его, его. Слушаю, огурец пинаю. Когда-то я это выдерживала. Почти полгода у нее жила, когда из дома ушла. Нет, мы уже не плачем. И не рыдаем. Слезки вытерли, перешли к оплате за электричество. – Ада Сергеевна! Она не слышит, у нее еще трубы текут. Что? Да, о болезнях-то мы не поговорили! Теперь о болезнях. Болезни. Там, тут и поясничка на погодку. – Ада Сергеевна! – Дубль два. – Вы сюда на поезде, прямо двое суток ехали? – А на чем же еще, дорогой ты мой человек? Машин-то у меня нет… Где он? – В город на экскурсию уехали. Сочиняю по ходу пьесы. Что делать! Так я папу на тарелочке ей и принесла. – А когда приедет? Я готова ждать. – Не надо, Ада Сергеевна. Вы и так нарушили условие. И огурец пинаю. Достаю из сумки пачку. Хорошо, догадалась захватить. Зная целевую группу. Ада Сергеевна смотрит красными глазами на пачку. – Мне на него бы только издали… У меня такие предчувствия были. Даже не представляешь! – Он вас постоянно вспоминает, – отсчитываю купюры. – Пятнадцать, шестнадцать… – Мне еще билетик пришлось брать с переплатой, и лекарство ему привезла. И вот, подожди, шарфик. Потрогай, какой приятный. Нежный, правда? Да, очень, очень приятный, повеситься на таком хорошо. Девятнадцать, двадцать. – Прости меня, не усидела дома, – прячет деньги. – Представила, как он тут, без меня. Предчувствия. Две ночи не спала, такие сны были. Обнимает меня. Целую желтую, невкусную щеку. Жалко ее. И папе тоже ее жалко. На жалости у них все и держится. На соплях вот этих, хоть бы высморкалась. – А знаешь, Леночка, тебе бы хорошо заняться йогой. Она все снимает. Отвела ее до автостанции. Лучше бы до вокзала, а то еще слезет и опять со своими предчувствиями припрется. Но до вокзала не могла, в четыре с Лёником идем в лес за грибами. А Гену пока отправила в отпуск. Отдохните, товарищ мачо. После обеда мама с папой пошли на рынок. Мы с Лёником в карты, нам без взрослых карты не разрешали, но мы просто играли, если просто, то можно же. Потом Лёник сказал, что они ему надоели и предложил играть в новое: «Давай, ты будешь мама, я – папа». «Как в дочки-матери?» «Нет, по-настоящему играть, как в жизни. Я – папа, муж, а ты – жена». Я спросила, почему не наоборот, я ведь похожа на папу, и вообще папина дочка. А он на маму, и волосы мамины, вьются, когда водой намочит. Лёник сказал, что важно не кто похож, а кто будущий мужчина: «Ты не можешь стать папой, даже когда совсем вырастешь. Даже если очень захочешь». Странно, мне казалось, когда вырасту, я стану старой и скоро умру, как баба Лида. И все будут плакать, кушать рис с изюмом и песни вокруг меня петь. А про детей еще не думала, еще дети какие-то. «Когда я вырасту, детей уже не будет, а будет… коммунизм… Ну, давай еще в карты!» Лёник придвинулся и поцеловал меня в губы. Его губы были мокрыми и кислыми. «Мне посуду надо идти мыть», – сказала я, облизывая. «Какую посуду?» «Ну, посуду… Мы же играем, я – жена… Посуду!» «Хорошо. Помой и приходи быстрей». «А ты газетку почитай. На». Лёник послушно развернул «газетку». Я подошла к раковине: «Ой, сколько посуды грязной!» Взяла мыльницу и стала мыть ее, будто это тарелка. Губы немного болели. Неужели так папа с мамой целуются? Нет, конечно, по-другому! Они же не играют, у них все по-правдашнему, по-настоящему, как в кино. «Помыла? Идем, доиграем». Лёник смотрит, как я мыльницу мою. Набираю в нее водичку и выливаю. Набираю и выливаю. Уже почти чистая. «Ленка! Лёнька!» – кричат с улицы папа с мамой. Вернулись! «Только ничего им не рассказывай! Клянись страшной клятвой!» – говорит Лёник шепотом. Я быстро клянусь страшной клятвой и бегу во двор. * * * Писали, что я была любовницей мэра. Что спала с директором бассейна. Еще с кем-то. А в те полгода у меня вообще никого не было. Ноль. Одна работа. Один раз Антон пришел, к Лешке. Он тогда еще приходил. Отец типа. Общаться. Брал его гулять, мороженое, пирожное, плюёженое. Или футбол сидели, по телику. И в тот раз пришел. Открыла, смотрю на него, а он куртку снимает. И запах такой знакомый, сигарет его, рубашки. На руки его смотрю и чувствую, что… А зачем мне это нужно? Ни ему, ни мне. Смотрю на его руки. Зачем? Зачем в одну и ту же разбитую чашку? Ладно, мне пора идти, говорю. Лешка выбежал, еще пять лет было: «Мам, ты куда?» Надо, сынуля. По делам. Дай поцелую. Не скучайте без меня, мальчики. Чао-чао. Сумку на плечо и по ступенькам быстренько. Стою такая у подъезда и думаю: куда? Поперлась в парк, мороженое взяла, сижу такая. Подполз один бандерлог в дубленочке, скрасить мое одиночество. Спасибо, мое одиночество и так разноцветно, дальше некуда, гуляй дальше. А дубленочка у тебя ничего, с мордой не повезло тебе только, урод. Лёник научился нырять и очень гордится. Теперь учит меня. «А там, – показывает на середину озера, – затопленный город». «Атлантида?» «Да, наверное, она». Мама сидит в новом зеленом купальнике и соломенной шляпке. Подбегаю к ней, лезу в полотенце: «Мамочка, расскажи, как я родилась!» «Жарко тогда было…» Это она всегда говорит, а других секретов не рассказывает. На обед – борщ. Лёник выпил одну воду, капусту и мясо в горку сдвинул. Папа его поругал: «Аристократ!» Были раньше такие люди, пили только кровь, потом революция их всех арестовала. Поэтому и назвали – «аристократы». А я все съела. Мама, я не аристократ, да, мам? |