Онлайн книга «Восемь лучших произведений в одной книге»
Только Димка забегал сюда часто, потому что здесь как-то особенно тепло грело солнце, приятно пахла горько-сладкая полынь и спокойно жужжали шмели над ярко-красными головками широко раскинувшихся лопухов. А убитые?.. Так ведь их давно уже нет! Их свалили в общую яму и забросали землей. А старый нищий Авдей, тот, которого боится Топ и прочие маленькие ребятишки, смастерил из двух палок крепкий крест и тайком поставил его над могилой. Никто не видел, а Димка видел. Видел, но не сказал никому. В укромном углу Димка остановился и внимательно осмотрелся вокруг. Не заметив ничего подозрительного, он порылся в соломе и извлек оттуда две обоймы патронов, шомпол от винтовки и заржавленный австрийский штык без ножен. Сначала Димка изображал разведчика, то есть ползал на коленях, а в критические минуты, когда имел основание предполагать, что неприятель близок, ложился на землю и, продвигаясь дальше с величайшей осторожностью, высматривал подробно его расположение. По счастливой случайности или еще почему-то, только сегодня ему везло. Он ухитрялся безнаказанно подбираться почти вплотную к воображаемым вражьим постам и, преследуемый градом выстрелов из ружей, из пулеметов, а иногда даже из батарей, возвращался невредимым в свой стан. Потом, сообразуясь с результатами разведки, высылал в дело конницу и с визгом врубался в самую гущу репейников и чертополохов, которые геройски умирали, не желая, даже под столь бурным натиском, обращаться в бегство. Димка ценит мужество и потому забирает остатки в плен. Затем, скомандовав «стройся» и «смирно», он обращается к захваченным с гневной речью: — Против кого идете? Против своего брата рабочего и крестьянина? Генералы вам нужны да адмиралы… Или: — Коммунию захотели? Свободы захотели? Против законной власти… Это в зависимости от того, командира какой армии в данном случае изображал он, так как командовал то одной, то другой по очереди. Он так заигрался сегодня, что спохватился только тогда, когда зазвякали колокольчики возвращающегося стада. «Елки-палки, — подумал он. — Вот теперь мать задаст трепку, а то и жрать, пожалуй, не оставит». И, спрятав свое оружие, он стремительно пустился домой, раздумывая на бегу, что бы соврать такое получше. Но, к величайшему удивлению, нагоняя он не получил и врать ему не пришлось. Мать почти не обратила на него внимания, несмотря на то что Димка чуть не столкнулся с ней у крыльца. Бабка звенела ключами, вынимая зачем-то старый пиджак и штаны из чулана. Топ старательно копал щепкой ямку в куче глины. Кто-то тихонько дернул сзади Димку за штанину. Обернулся — и увидел печально посматривающего мохнатого Шмеля. — Ты что, дурак? — ласково спросил он и вдруг заметил, что у собачонки рассечена чем-то губа. — Мам! Кто это? — гневно спросил Димка. — Ах, отстань! — досадливо ответила та, отворачиваясь. — Что я, присматривалась, что ли? Но Димка почувствовал, что она говорит неправду. — Это дядя сапогом двинул, — пояснил Топ. — Какой еще дядя? — Дядя… серый… он у нас в хате сидит. Выругавши «серого дядю», Димка отворил дверь. На кровати он увидел валявшегося в солдатской гимнастерке здорового детину. Рядом на лавке лежала казенная серая шинель. — Головень! — удивился Димка. — Ты откуда? — Оттуда, — последовал короткий ответ. — Ты зачем Шмеля ударил? — Какого еще Шмеля? — Собаку мою… — Пусть не гавкает. А то я ей и вовсе башку сверну. — Чтоб тебе самому кто-нибудь свернул! — с сердцем ответил Димка и шмыгнул за печку, потому что рука Головня потянулась к валявшемуся тяжелому сапогу. Димка никак не мог понять, откуда взялся Головень. Совсем еще недавно забрали его красные в солдаты, а теперь он уже опять дома. Не может быть, чтоб служба у них была такая короткая. За ужином он не вытерпел и спросил: — Ты в отпуск приехал? — В отпуск. — Вон что! Надолго? — Надолго. — Ты врешь, Головень! — убежденно сказал Димка. — Ни у красных, ни у белых, ни у зеленых надолго сейчас не отпускают, потому что сейчас война. Ты дезертир, наверно. В следующую же секунду Димка получил здоровый удар по шее. — Зачем ребенка бьешь? — вступилась Димкина мать. — Нашел с кем связываться. Головень покраснел еще больше, его круглая голова с оттопыренными ушами (за которую он и получил кличку) закачалась, и он ответил грубо: — Помалкивайте-ка лучше… Питерские пролетарии… Дождетесь, что я вас из дома повыгоню. После этого мать как-то съежилась, осела и выругала глотавшего слезы Димку: — А ты не суйся, идол, куда не надо, а то еще и не так попадет. После ужина Димка забился к себе в сени, улегся на груду соломы за ящиками, укрылся материной поддевкой и долго лежал, не засыпая. Потом к нему пробрался Шмель и, положив голову на плечо, взвизгнул тихонько. — Что, брат, досталось сегодня? — проговорил сочувственно Димка. — Не любит нас с тобой никто… ни Димку… ни Шмельку… Да… И он вздохнул огорченно. Уже совсем засыпая, он почувствовал, как кто-то подошел к его постели. — Димушка, не спишь? — Н-ет еще, мам. Мать помолчала немного, потом проговорила уже значительно мягче, чем днем: — И чего ты суешься, куда не надо. Знаешь ведь, какой он аспид… Все сегодня выгнать грозился. — Уедем, мам, в Питер, к батьке. — Эх, Димка! Да я бы хоть сейчас… Да разве проедешь теперь? Пропуски разные нужны, а потом и так — кругом вон что делается. — В Питере, мам, какие? — Кто их знает! Говорят, что красные. А может, врут. Разве теперь разберешь? Димка согласился, что разобрать трудно. Уж на что близко волостное село, а и то не поймешь, чье оно. Говорили, что занимал его на днях Козолуп… А что за Козолуп, какой он партии? И он спросил у задумавшейся матери: — Мам, а Козолуп зеленый? — А пропади они все, вместе взятые! — с сердцем ответила та. — Все были люди как люди, а теперь поди-ка… …В сенцах темно. Сквозь распахнутую дверь виднеются густо пересыпанное звездами небо и краешек светлого месяца. Димка зарывается глубже в солому, приготавливаясь видеть продолжение интересного, но не досмотренного вчера сна. Засыпая, он чувствует, как приятно греет шею прикорнувший к нему верный Шмель… …В синем небе края облаков серебрятся от солнца. Широко по полям желтыми хлебами играет ветер. И лазурно спокоен летний день. Неспокойны только люди. Где-то за темным лесом протрещали раскатисто пулеметы. Где-то за краем перекликнулись глухо орудия. И куда-то промчался легкий кавалерийский отряд. |