
Онлайн книга «Этот Вильям!»
В следующем фильме рассказывалось о простой деревенской любви. За простой деревенской девушкой ухаживал сквайр, по его усам сразу было видно, что он злодей. После всяких событий и переживаний простая деревенская девушка отдала свое сердце простому, живописно одетому крестьянскому парню. Свои чувства он выражал жестами, требующими немалой гимнастической ловкости. В конце показали злодея, тоскующего в тюремной камере, но, как и прежде, надменного. Потом показали еще одну любовную историю — на этот раз благородную пару, охваченную взаимной страстью, но разлученную в результате недоразумений, возможных только в кино. К тому же гордость и сдержанность и героини и героя побуждают их скрывать свой пыл за внешней холодностью и надменностью. Брат героини выступает в роли доброй феи; он нежный защитник своей сестры-сироты и в конце концов сообщает каждому из них о сжигающей страсти другого. Это было волнующе и трогательно, и Вильям был взволнован и растроган. Потом показали комедию. Сначала на экране был один трудяга, поглощенный перекрашиванием двери, а в конце — куча народу, и все перемазались краской и падали с лестницы друг на друга. Это было смешно, и Вильям безудержно и громко смеялся. Закончился сеанс душераздирающей историей об опустившемся пьянице. Вначале это необузданный молодой человек в смокинге, пьющий и играющий в карты. В конце это необузданный старик в лохмотьях, продолжающий пить и играть в карты. У него есть дочь, существо неземное в своем благочестии, которая оплакивает его и призывает исправиться, пока в минуту вполне понятного раздражения он не бросает в нее бутылку из-под пива и не попадает ей в голову. Потом слезами раскаяния он орошает ее койку в больнице, рвет на себе волосы, простирает руки к небесам, бьет себя в грудь, а потом прижимает к ней дочь. Неудивительно, что после такой встряски состояние девочки ухудшилось, и со словами: «Не плачь, папа. Постарайся забыть о том, что ты сделал. Я тебя прощаю» она тихо скончалась. Фильм закончился. Вильям глубоко вздохнул и все еще с конфетой во рту поднялся и вместе со всеми вышел из кинотеатра. Оказавшись на улице, он незаметно огляделся и крадучись направился к своему дому; потом, чтобы сбить с толку воображаемых преследователей, неожиданно свернул и побежал по глухой улочке. Потом он выхватил из кармана карандаш и, прицелившись, дважды выстрелил. Двое из преследователей свалились замертво. Остальные с удвоенной энергией продолжали погоню. Нельзя было терять ни секунды. Спасаясь бегством, он ринулся на другую улицу, оставив позади почтенного джентльмена, который потирал зашибленную ногу и источал громкие проклятия. Вильям снова выхватил карандаш из кармана и, не сводя взгляда с дороги и стреляя на ходу, влетел во двор. Отец Вильяма, который был в тот день дома из-за ужасной головной боли и приступа печени, выкарабкался из куста рододендрона и схватил Вильяма за шиворот. — Поганец! — взревел он. — Ты сшиб меня с ног! Вильям потихоньку высвободился. — Я нечаянно, папа, — сказал он кротко. — Я просто вошел в калитку, как и все входят. Я просто не видел, что ты идешь, но я не могу смотреть сразу во все стороны, потому что… — Замолчи! — взревел отец. Как и все в доме, он страшился красноречия Вильяма. — Что с твоим языком? Покажи язык. Вильям повиновался. Цвет его языка мог поспорить с самой яркой весенней зеленью. — Сколько раз я тебе говорил, — зарычал отец, — чтобы ты не брал в рот эту отраву! — Это не отрава, — сказал Вильям. — Это конфеты, мне дала их тетя Сьюзен за то, что я помог ей, сходил на почту и… — Замолчи! У тебя еще осталась эта гадость? — Это не гадость, — возразил Вильям. — Они хорошие. Возьми одну и попробуй. Тетя Сьюзен дала мне всего горстку и… — Замолчи! Где они? Медленно, нехотя Вильям протянул ему бумажный пакет. Отец схватил его и забросил далеко в кусты. Минут десять потом Вильям прочесывал кустарник и остаток дня сосал конфеты, вывалянные в земле. Он послонялся по саду, потом забрался на стену, отделявшую их сад от соседского. — Привет! — сказал он девочке, которая смотрела на него снизу. Эта девочка с кудряшками напомнила Вильяму простую деревенскую девушку. Было в натуре Вильяма нечто артистическое. Он мгновенно ощутил себя простым деревенским парнем. — Здравствуй, Джоан, — сказал он низким хрипловатым голосом. — Ты скучала обо мне, пока я отсутствовал? — Я и не знала, что ты отсутствовал, — ответила Джоан. — А почему ты так смешно говоришь? — Я не смешно говорю, — так же хрипло сказал Вильям. — Я не могу по-другому. — А, ты простудился! Мама утром так и сказала, когда увидела, что ты плещешься в кадке с дождевой водой. Она сказала: «Скоро мы услышим, что Вильям простудился и его уложили в постель». — Это не простуда, — сказал Вильям с загадочным видом. — Это мои чувства. — Что ты ешь? — Конфеты. Хочешь? Он достал из кармана пакет и отдал ей. — На. Возьми две-три, — сказал он с беспредельным великодушием. — Но они… грязные. — Бери. Это всего лишь земля. Она быстро обсосется. Очень вкусные. Он щедро насыпал ей целую пригоршню. — Послушай, — сказал он, возвращаясь к образу простого деревенского парня. — Так ты говоришь, что скучала обо мне? Бьюсь об заклад, ты не вспоминала обо мне так часто, как я о тебе. Бьюсь об заклад, не вспоминала. — Голос его становился все более и более сиплым, пока не сошел на нет. — Вильям, у тебя, наверное, ужасно болит горло? Ее голубые глаза были полны тревоги и сочувствия. Вильям приложил ладонь к горлу и нахмурился. — Чуть-чуть, — беспечно сказал он. — О, Вильям! — она, как взрослая, заломила руки в отчаянии. — Оно у тебя все время болит? Ее тревога была ему приятна. — Я стараюсь не жаловаться, — сказал он мужественно. Вскочив, она смотрела на него широко раскрытыми голубыми глазами. — О, Вильям! У тебя… у тебя чахотка? У моей тети чахотка, и она все время кашляет… Вильям поспешно кашлянул. — …и ей больно, и она себя ужасно чувствует. О, Вильям, надеюсь, у тебя не чахотка. Ее нежное обеспокоенное личико было обращено к нему. — Думаю, чахотка, — сказал он, — но я не поднимаю вокруг этого шума. Он опять кашлянул. — А что говорит доктор? Вильям с минуту поразмыслил. ![]() — Говорит, что с легкими все в порядке, — наконец сказал он. — И говорит, что я должен быть очень осторожен. |