Онлайн книга «Марселино Хлеб-и-Вино»
|
— О чём ты? — Вспомнил, как напугался брат Значит, и что было потом… Ты разве не помнишь? — Если это очередная твоя шалость, то нет: очень уж много их было. Но расскажи мне. Вечером того дня, наговорившись про мучеников и героев, Марселино решил проверить, годится ли в герои брат Хиль, или ему лучше в мученики податься. Из шкафа, стоявшего в углу часовни, он достал старую рясу, потом отыскал табурет и выбрал в коридоре подходящее местечко потемнее, но такое, чтобы простодушный монах всё-таки смог что-то разглядеть. Решив, что здесь-то он и будет ждать, Марселино забрался на табурет, надел рясу и накинул на голову капюшон. Совершенно неподвижно стоял он спиной к той двери, из которой должен был, по его расчётам, появиться монах. Прошло немного времени — ив коридоре появился совсем не брат Хиль, а вечно рассеянный брат Значит, нагруженный черенками, которые прививал в саду. Вдруг он заметил что-то странное и прямо остолбенел: в нескольких шагах от него стоял, не шевелясь, повернувшись спиной, какой-то странный высоченный монах с непропорционально маленькой головой. Вроде бы ни кистей рук, ни ступней у этого монаха тоже не было. Он уже собрался повернуть назад и расспросить кого-нибудь из братьев, что это может быть такое, но тут таинственный монах как будто переломился пополам и бросился бежать, подхватив развевающуюся рясу и таща за собой табурет. Брат сперва завопил, но потом разглядел табурет и понял, что жуткий безногий монах, убегавший по коридору, был не кто иной, как Марселино. Тогда он погнался за ним, крича: — Марселино, немедленно вернись! Бежать пришлось быстро, но беглеца он догнал очень скоро. Брат Значит ни разу в жизни не ударил мальчика, и тут не стал, но то, что он сделал (вернее, сказал), было куда хуже: — Немедленно всё расскажу отцу-настоятелю! Марселино понял, что попался, и рискнул подлизаться к монаху, пока тот помогал ему выпутаться из огромной рясы: — Я только узнать хотел, герой ты или мученик, — дрожащим голосом оправдывался он. Брат оторопел: — Герой… или мученик… я, значит? — Ну да, — продолжал мальчик, — если не испугаешься — значит, герой. А если испугаешься, но потом меня простишь, — выходит, мученик. Брат не мог сдержать улыбки. Он перекинул через руку старую рясу, а мальчику вручил черенки, дав знак идти за ним. — Ну пойдём, положим одежду на место. — А отцу ничего не скажешь? — На этот раз не скажу, — пообещал монах. И они пошли по коридору. Монах на ходу аккуратно сворачивал рясу, а Марселино один за другим ронял черенки. Но самое плохое произошло ночью. Марселино был так взбудоражен мыслями о героях и мучениках, что совсем не хотел спать, и лёг на постель, не раздеваясь. Он лежал с открытыми глазами и представлял себе великие сражения, о которых рассказывали монахи. С саблями наголо, сверкающими, как молнии, над головами бравых всадников, непобедимая кавалерия неслась вперёд… Потом мальчик закрыл глаза — просто так, чтобы лучше сосредоточиться. Теперь он воображал себе славных мучеников, коленопреклонённых и безоружных. Сложив на груди руки и глядя на небо, они предавали себя на любые пытки… Наконец, увлечённый своими фантазиями Марселино не мог больше оставаться в постели. Он решил обеспечить мученичество всем сразу. «Обязательно мучениками станем», — говорил он про себя, подходя к двери. Братья крепко спали, так что Марселино без приключений добрался до кухни, почти на ощупь отыскал там спички и сунул их в карман. Потом набрал полную охапку дров. Он задумал разжечь свой костёр под чердачной лестницей. Лучше места не найдёшь. Несколько раз он ходил от лестницы в кухню и обратно, принося всё новые охапки дров. Решив, что теперь их хватит, Марселино достал спички и зажёг сперва самые тонкие и сухие веточки. Убедившись, что дрова как следует занялись, он побежал к себе. Закрыв дверь, он встал на колени и начал молиться так: — Иисус, мы все хотим быть мучениками, все-все… Потом он лёг и голову спрятал под подушку, чтобы умереть за Господа, но лучше бы так, чтоб почти незаметно. Огонь под лестницей всё разгорался, потом перекинулся и на саму лестницу и распространялся всё дальше, дальше, по кельям верхнего этажа, пока наконец не запылал весь монастырь. Братья бегали взад и вперёд в клубах дыма, на одних горели рубахи и рясы, на других уже и капюшоны. Тут же носились коза и кот с пылающими, как факелы, хвостами. Пламя подбиралось к Марселино… Мальчик кричал во сне. Свисток брата Негодного не замолкал ни на секунду. Наконец брат Кашка, чья келья была совсем рядом, прибежал к своему воспитаннику и увидел, как тот мечется в постели. — Марселино, сынок, проснись! Давай-ка просыпайся! Свисток всё не умолкал, а в келью мальчика вошёл сам отец-настоятель. — Это ему страшный сон приснился, отче, — объяснил брат Кашка. Марселино приоткрыл глаза и увидел над собой две расплывающиеся фигуры монахов. В дверь как раз входил третий, брат Ворота. — Что стряслось-то? — с тревогой спросил новоприбывший. — Сходите наверх, брат, — обратился к нему настоятель, — и узнайте, что нужно брату Негодному. Если он из-за Марселино переживает, то скажите ему, что мальчику кошмар приснился, но сейчас уже всё хорошо. Брат Ворота ушёл выполнять поручение, а брат Кашка склонился над Марселино: — Что тебе приснилось, сынок? — Мы уже все мученики? — спросил тот, ещё не полностью проснувшись. Брат Кашка дал ему воды, а настоятелю сказал: — Слишком много для него впечатлений, когда брат Бернард его в деревню с собой берёт… — Ещё бы! — со смехом согласился настоятель, кивая на мальчика. Марселино уже спокойно уснул и теперь улыбался, как если бы от кошмара не осталось и следа. Тем временем дорога изменилась: вдали замаячили вершины гор. — Знаешь, почему так случилось? — спросил Ангел. — Нет, — ответил Марселино. — Потому что перед сном молиться бы надо. Мальчик, казалось, удивился, но быстро нашёл ответ: — Перед тем как напугать брата Значит, я даже на Мессе был! — Марселино, — воскликнул Ангел, — я теперь тоже должен буду тебя отругать? — Но на небе ведь никто никого не ругает? — Нет. Там все ведут себя так, что даже не помнят, как это делается. — А я тоже всё забуду? — Зато ты сможешь обдумывать много другого… — Да ещё и вместе с мамой. — Конечно. |