Книга Письмо не по адресу. Любовная горячка, страница 39 – Гортензия Ульрих, Йоахим Фридрих

— Кулхардт любит живопись? — изумляюсь я.

— Да! Кулхардт! Почему ты нам не веришь? — взвивается Готтхильф, налетает на меня и начинает трясти.

Открываю глаза и вижу перед собой мамино лицо.

— Кулхардт, — говорит она.

— А ты не свинья, — слышу я свой голос.

— Берри! Ты чего? Этот Кулхардт пришёл к нам в кафе и хочет немедленно увидеться с тобой.

Сон как рукой снимает, и я рывком сажусь на кровати.

— Кулхардт ждёт в кафе?

— Да!

— А который сейчас час?

— Ещё рано. Но он не хочет ждать. Говорит, дело сверхсрочное.

Стряхиваю с себя последние остатки сна.

— Да, хорошо. Уже иду. Только оденусь.

— Он говорит, чтобы ты спускался, не теряя ни секунды. Дело очень-очень серьёзное и срочное! — волнуется мама, вытаскивая меня из кровати и волоча в сторону лестницы, ведущей в кафе.

— Куда ты меня тащишь в пижаме! — сопротивляюсь я.

— Берри, герру Кулхардту эта не помешает. Кассандре, Гертруде и Кларе Боммельманн тоже.

— Эти две что, специально притащились сюда? — издаю стон я.

Гертруда и Клара — близняшки. Лет им уже незнамо сколько, однако любопытство их с годами, кажется, только приумножается.

— Доброе утро, Берри, — с ухмылкой приветствует меня Кассандра. — Завтракать будешь?

— Нет, спасибо. Я…

— Но ведь завтрак — дело важное, — перебивает она. — Сейчас приготовлю тебе какао и бутерброд с сыром.

— Как скажете. А где Кулхардт?

— Где Кулхардт, — доносится знакомый рокот и зала кафе. — Здесь!

Идя на голос, обнаруживаю Кулхардта стоящим перед картиной. Ну, ты знаешь, «Авиньонские свиньи». Да-да, картина у меня! Как так получилось, расскажу чуть позже. Сначала о главном.

— Неплохо, Берри Блу, — произносит Кулхардт, не отводя взгляда от картины. — Где находится наилучший тайник? У всех на виду. Неплохо! — Затем смотрит на меня — точнее, оглядывает мою пижаму. — Симпатичный рисуночек, — наконец комментирует он. — Медвежата?

— Да! — чуть не плачу я. — Мама по-прежнему полагает, что мне пять лет. Я ей уже миллион раз говорил…

— Но пижама и вправду симпатичная! — перебивает мама.

Кулхардт одаривает маму своим бесподобным взглядом.

— Стало быть вы покупаете ему эти пижамы?

Мама, кажется, смутилась:

— Ну… Да, я. Разве они не… не симпатичные?

— Они симпатичные. Годятся для детей. Для мужчин — нет.

— Разве Берри уже взрослый мужчина?

Кулхардт бросает быстрый взгляд в мою сторону.

— Он уже взрослый мужчина. Пока нет. Но скоро станет. Может быть, уже завтра.

— Меня зовут Бонд! Джеймс Бонд! — кричу я.

Точно из ниоткуда, в зале появляется Липински и берёт курс прямо на мои пижамные брюки. Останавливается на небольшом расстоянии от меня, произносит «нёфф!», разворачивается и вразвалочку направляется к выходу.

— Вот видите, — обращается Кулхардт к маме. — Липински тоже не одобряет эту пижаму.

— Ну тогда… — запинается мама. В этот миг ей на глаза попадается картина. — Ох! Откуда взялась картина? Впервые вижу её.

— Я нарисовал. В школе. — Этот ответ я придумал ещё накануне вечером в надежде, что он избавит меня от дальнейших расспросов.

Кулхардт смотрит на меня. Выражение его лица традиционно невозмутимое, однако глаза смеются, и он почти незаметно подмигивает мне.

— Берри, — внезапно раздаётся чей-то шёпот. — Подойди-ка.

Я поворачиваюсь и вижу Гертруду и Клару Боммельманн, притаившихся за колонной. Не в силах скрыть вздоха, плетусь к ним.

— Скажи, кто этот привлекательный мужчина? — спрашивает Гертруда.

— Кто этот крайне привлекательный мужчина? — вторит Клара.

— Кулхардт. Он мой друг.

— Он женат? — не унимается Гертруда.

— Он обручён? — не отстаёт Клара.

— Нет.

— А почему «нет»? — хором интересуются сестрицы.

— Почему «нет»! — гремит Кулхардтов бас. — Потому что женщины боятся Кулхардта!

— Не могу представить почему, — хихикает Гертруда.

— Как можно бояться такого обаятельного мужчину! — добавляет Клара.

— Он что, опасен? — дрожащим голосом спрашивает меня мама.

— Здесь разговаривать мы не можем, Берри Блу, — говорит Кулхардт. — Пойдём.

— Куда?

— Куда. На улицу. Здесь слишком много лишних ушей.

— Сейчас, только накину что-нибудь.

— Нет времени.

— Но я не могу в таком виде выйти на улицу!

— Разумеется, — вступает мама. — Можно простудиться.

Кулхардт озирается по сторонам:

— Чьё это пальто?

— Моё! — тут же откликается Гертруда Боммельманн. — Симпатичное, не правда ли? Кстати, воротник я сама связала!

— Берри одолжит его ненадолго. Буквально на пару минут. Не возражаете?

— Безусловно! — восклицает Гертруда.

— Вы можете — в смысле, Берри может его надеть.

— Может быть вы возьмёте моё? — спрашивает Клара.

— Я возьму ваше. Нет. Второе пальто Кулхардту ни к чему.

Пресекая все попытки сопротивления, Кулхардт набрасывает на меня бабушкино пальто, берёт кубистических свиней под мышку и буквально выталкивает меня к выходу.

— Мы берём картину с собой? — спрашиваю я.

— Мы берём её с собой. Да. Она нам понадобится.

Кассандра входит в кафе с подносом, на котором стоит чашка какао и бутерброд с сыром.

— Новое пальто, Берри?

— Нет, просто взял поносить. Нам нужно выйти на улицу и кое-что обсудить. Понимаете, Кулхардт — частный детектив. Мы решаем одну серьёзную…

— Никаких подробностей, Берри Блу, — перебивает Кулхардт.

Кассандра не сводит с него изучающего взгляда.

— А что с завтраком?

— Что с завтраком. Выпей глоток, Берри Блу. Бутерброд съешь снаружи.

Возражать бесполезно! Едва успеваю отпить немного какао и взять бутерброд, как меня тащат на улицу.

— Кстати, вы уже видели картину? — спрашивает мама Кассандру. — Знаете, способности к рисованию проявились у Берри ещё в детском саду.

Выйдя на улицу, я пытаюсь игнорировать взгляды прохожих, которых не может не удивлять мой наряд. Приходится утешать себя мыслью, что живу в свободной стране и могу одеваться как вздумается, да вот хоть в пижаму с медвежатами и бабушкино пальто с вязаным воротником.