Онлайн книга «Девочки. Дневник матери»
— Как мама меня любит! Вчера долго гладила меня обеими ручками по лицу. А потом спросила: — Приятно?.. * * * Саша поет: — Ольбульбе́ли — опупели! Ольбульбе́ли — опупели! — Саша, что такое ольбульбели? — Это такое платьице! (?!) * * * Я рассказала Саше своими словами сказку о золотой рыбке («…А старуха говорит: попроси у рыбки отдельную квартиру с газом, новые туфли, шапку-кубанку и много пододеяльников…»). Эффект неожиданный: Саше жалко старуху: — Зачем у нее всё отняли? — Жадная она, понимаешь — жадная! — говорю я. — Чего же ее жалеть? — Все равно жалко! — отвечает Саша. * * * Саша сказала кому-то: «Не ври! Ты врешь!» Шура объяснил ей, что надо говорить не «врешь», а «ошибаешься». Сегодня я сказала Саше: — Не сбрасывай с себя одеяло. Она ответила: — Я не сбрасываю, не ошибайся, пожалуйста. При этом вежливое «не ошибайся» звучит у нее совсем так же, как и «не ври». * * * Я принесла от дяди Бори Зутта в подарок Саше целлулоидного пупса. Все сказали: «Какой чудесный! Где это Борису Борисовичу удалось поймать такого?» Саша с удивлением: — А разве они бегают по улицам? Ведь они же голые? 27 февраля 46. Всё, что мы ей говорим, она возвращает нам сполна: — Мама, сейчас же подай мне кубик! Или: — Папа, ты в своем уме? Ты разрушил мой домик, все кубики упали! И так далее. Когда Шура ее шлепает (а только он и шлепает), она призывает на помощь все свое самообладание, только бы не заплакать: отворачивается, строит равнодушное лицо, говорит что-нибудь, не идущее к делу: «Какой у кошки хвост пушистый». * * * Шура: — Саша, извинись передо мной! Саша: — Я устала… 1 марта 46. У Шуры очередной грипп, и я отвезла Сашу на Сретенку. Между нею и Галей после поцелуев и объятий произошел такой разговор: Галя: — Ты поедешь с мамой Фридой обратно? — Нет, я не хочу ехать на Ермолаевский. — Почему? — Потому что я хочу остаться на Сретенке. — А почему? — Потому что я хочу спать вместе с тобой. — А почему? — Потому что я тебя люблю. — А почему? — Потому что ты моя сестричка. — А почему я твоя сестричка? — Почему-почему! — раздражаясь, ответила Саша. — Потому что кончается на «у». Папа Аба слушал с наслаждением, и на лице у него был написан восторг… 5 марта 46. Саша после четырехдневного отсутствия вернулась домой. — Ну как, мой горшочек тут скучал без меня? — спросила она. Сразу стала озорничать, верещать, чего на Сретенке не бывало. 6 марта 46. На Сашу напал рисовальный стих. Она целыми днями рисует, чем бесконечно радует родителей. Бумаги изводит — пропасть. Постройки из кубиков стали у нее просто грандиозными. Я даже не могу их изобразить здесь. 7 марта 46. Четыре года со дня гибели Шуры [А. И. Кулаковского, отца Гали. — А. Р.]. 4 апреля 46. Саша долго сидела у больной Ольги Львовны. После разговоров, чтения и прочих забав усталая Ольга Львовна сказала Саше: — Ну, теперь помолчи немного… Саша смолкла. Через минуту раздался вздох, почти стон. — Что ты, Сашенька? — спросила Ольга Львовна. — Я не могу больше молчать! 7 апреля 46. Сретенка. Когда Шура говорит Саше: «Я тебя не люблю!», она огорчается, но терпит сравнительно мужественно. Шура произносит эти слова слишком часто, и Саша попросту привыкла к ним. Я же этой формулой не злоупотребляю. И уж если мне приходится сказать «Ты плохая девочка, я тебя не люблю!» (Бог знает, педагогично это, или непедагогично), — она начинает маяться. На днях, когда папа Аба спал, я велела ей уйти в коридор и играть там. Она ответила: «Не хочу!» Вот тогда-то я и сказала: — Если ты не слушаешься, я не стану тебя любить! Она вышла, долго не появлялась. Потом мы сели за стол и явился Вадик, посланный Сашей: — Дядя Аба, вы любите Сашеньку? — спросил он. — Люблю! — ответил удивленный папа. — Тетя Соня, а вы любите Сашеньку? — Люблю! — Тетя Фрида, а вы любите Сашу? — Нет, — сказала я решительным голосом. Вадик удалился. Потом прибежал снова: — Тетя Фрида, а почему вы не любите Сашеньку? — Потому что она не слушается. Вадик снова убежал, но через минуту опять пришел: — Тетя Фрида, Саша говорит, что она нечаянно не слушалась. Самой выяснить отношения не позволяло самолюбие. * * * Галя дружит с Вовой. Он Галин ровесник, но она по сравнению с ним великан: на голову выше, вдвое шире в плечах. Сидя рядом с ним, доверчиво обнимает его за шею, очень считается с его мнением. Излюбленная игра — в папу и маму. Саша в этом случае дочка, а Галя Варичева — няня. Мать Вовы, мою сверстницу, я в детстве знала: она жила в Дорогобуже у своей приемной матери, Евгении Афанасьевны, и приезжала гостить в Москву к Вере Афанасьевне. Звали ее Огонёк (Агния). Когда немцы наступали на Дорогобуж, она бежала с Евгенией Афанасьевной и четырьмя своими детьми. Во время бомбежки убило ее и двух малышей. С оставшимися ребятами Евгения Афанасьевна пошла дальше. Двухлетний малыш в дороге потерялся. Уцелел один Вова, в котором Евгения Афанасьевна не чает души, хотя он ей совсем чужой. Сейчас она с ним живет у Веры Афанасьевны. Вову очень любят, очень балуют. Он мальчик способный, умница, но истеричный. Много кричит, плачет. А раз, когда его обманом хотели оставить на даче (в город боялись везти, у Гали нашли дифтерит), он плакал и кричал: «Если вы меня обманываете, то уж лучше убейте, лучше убейте меня!» Евгению Афанасьевну он зовет бабушкой. Иногда, рассердившись, он бьет ее. Она все прощает. Мне кажется — напрасно. Он много перенес, его очень жаль, но распускать тоже не следует. Я слышала, как Евгения Афанасьевна утешала его по какому-то поводу: «Вовочка, не плачь, пожалуйста, не плачь». А он отвечал: «Я никак не могу успокоиться». И это было очень фальшиво. Он внимательно прислушивается ко всему, что о нем говорят, и потом рассказывает о себе теми же словами. «Плача, он подолгу не может успокоиться», — эту фразу я не раз слышала от Евгении Афанасьевны. |